В 1707 году король начал поход на восток. По приказу Петра войска разоряли сначала Польшу, а затем и собственную страну: «…везде провиант и фураж, також хлеб стоячий на поле и в гумнах или в житницах по деревням (кроме только городов)… польский и свой жечь, не жалея, и строенья перед оным и по бокам, также мосты портить, леса зарубить и на больших переправах держать по возможности». Русские солдаты и офицеры приказ выполняли — хотя для мужиков это была трагедия. «Государь милостив и благодетель наш Петр Алексеевич изволил дать приказ об усилении кордонов черными людьми, дабы конфуз свейскому Карлусу чинить. Рогаты да завалы со засеки в лесах учинить же и всем и солдатам и драгунам и шляхте бережение великое иметь. Черные люди со охотою те древа рубили, однако ж со воровскою пользою себе. От завалов и засек те древа таскали по дворам. Мы тех имали и в батоги били… А кои драгуны безлошадны были, тех офицеры посылали по деревням коней брать. А селяне уже жито в рожь и овес собирать починали, и от того бунты учинялись. Драгуны их рубили и лошадей брали. А по полям и лесам имали тех, кто уховался, и рубили же дерзостных, а тех всех, кто поклонно падал, тех в работы разные брали» — так действовал летом 1708 года на Смоленщине драгунский капитан Семен Курош.
И для солдат война отнюдь не была развлечением в духе костюмированных фильмов с благородными героями и прекрасными дамами. «Прибыли ариергарды армии государевой, кои с авангардусом Карлуса постоянно бились тесно. Были те солдаты да драгуны грязны да рваны и много раненых. Карло-ус должен был уже прийти сюда, и его царское величество велел шамад бить и смотр войскам делать. А те драгуны да гранодиры, кои из баталий вышадши были — те отдыхали и с калмыки да со татаре кумыс пили сдобря водкой, а потом с соседским полком на кулаки дрались. Де мы корили, бились и животы лишались, а де вы ховались и свеев (шведов. — И. К.) убоялись. И в дальний швадрон (эскадрон. — И. К.) шатались и лаялись матерно, и полковники не знали что и делать. Государевым повелением самые злостные имались и вешались и в батоги бились на козлах пред всем фрунтом. И нашим из швадрона двоим тоже досталось, драгуну Акинфию Краску и Ивану Софийкину. Вешаны были за шею. А у Краска так от удавления язык выпал, то даже до средины грудей доставал, и многе дивились тому и глядеть ходили всякие», — описал эти тяжелые дни в дневнике упомянутый капитан Курош.
Вместе с однополчанами Артемий Волынский в 1708 году был в сражении при Лесной — «матери Полтавской баталии», в 1709-м — под Старыми Сенжарами, Красным Кутом; позднее он не раз указывал, что участвовал «на баталиях и акциях» и был ранен. Русские солдаты и офицеры учились побеждать в бою, упражнялись и после боя: «…скопно али парно да со штыки да багинеты да хоч о двурук хоч на свейску маниру палаш об одну руку, а фузея с багинетом о другу». «А тех полоняников свейских, кои были исправные вояки, брали в ту экзерцицию. Давали шпаги тупые, дабы глядеть падко, как те колются и рубят. А те шведы, кои не хотели ту чинить экзерциц, тех били и раздевали донага и, связав попарно, гвоздили враз по два. А были и таки, коих нарочно стравляли, и те бились, а мы все зрили» — такие «гладиаторские бои» были наглядными пособиями для русских драгун.
Отступавшие войска уничтожали за собой всё, что могло послужить противнику. Отсутствие провианта вынудило шведов повернуть на Украину в расчете на помощь гетмана Ивана Мазепы. Там шведская армия перезимовала, но за гетманом последовало только несколько тысяч казаков; не оправдались и надежды короля на помощь турок и поляков. В Полтавской битве 27 июня 1709 года шведы были разгромлены; остатки их армии капитулировали под Переволочной на Днепре, а сам Карл бежал в турецкие владения. Под Полтавой Волынский захватил в плен шведского солдата, который крестился в православие, женился на крепостной девушке и навсегда остался служить в его доме.
Через несколько лет мы встречаем Волынского уже в офицерском чине в рядах особой воинской части — «генерального шквадрона» А.Д. Меншикова. Этот эскадрон из четырехсот человек в 1709 году участвовал в боях под Опошней и в Полтавской битве и часто сопровождал государя в поездках. Волынский оказался рядом с Петром при весьма трагических обстоятельствах. В июле 1711 года на берегах реки Прут в Молдавии состоялось сражение, которое могло бы изменить ход российской истории. 38-тысячная армия во главе с царем была окружена 150-тысячным турецко-татарским войском. Все атаки янычар были отражены, но люди не отдыхали трое суток подряд, двигавшийся к армии обоз с провиантом был перехвачен татарами, многие лошади пали, а уцелевшие несколько дней питались листьями и корой деревьев. Сам Петр признавал, что «никогда, как почал служить, в такой десперации (отчаянии. — И. К.) не были». Вечером 9 июля состоялся военный совет с участием министров и генералов, который признал необходимым начать переговоры с противником. Турки сочли предложение о переговорах военной хитростью и не дали ответа. Тогда Петр решился утром идти на прорыв из окружения, поскольку «стоять для голоду как в провианте, так и в фураже нельзя, но пришло до того: или выиграть, или умереть». Скорее всего, царь предпочел бы погибнуть в бою; эту участь могли разделить с ним его лучшие полководцы и министры. Чем бы закончилась в таком случае Северная война, остается только гадать, ведь наследник, царевич Алексей, был не склонен превращать страну в великую державу и строить флот. Не состоялись бы и главные петровские преобразования: создание коллегий, прокуратуры, Табели о рангах, полиции, городских магистратов; введение подушной подати, учреждение Академии наук. У нас была бы другая история…
Армия уже двинулась навстречу противнику, но тут подоспели парламентеры — к полудню 10 июля турки согласились на переговоры. К великому визирю отправился ловкий вице-канцлер Петр Шафиров. Вместе с ним переводчиками и подьячими в турецкий лагерь «для пересылок» (то есть в качестве курьеров) поехали будущий дипломат Михаил Бестужев-Рюмин и «генерального шквадрона ротмистр Артемей Волынской». Делегацию не заставили ждать, а сразу провели в шатер; послов усадили на табуреты, и — главное — визирь Балтаджи Мехмед паша первым обратился к ним. Эти тонкости восточного этикета свидетельствовали о том, что турки были заинтересованы в заключении мира.
Шафиров поднес подарки: визирю «2 пищали добрых золоченых, 2 пары пистолет добрых, 40 соболей в 400 рублев», его приближенным — меха соболей и чернобурых лисиц и золотые червонцы. Тем не менее условия мира оказались тяжелыми: Россия должна была уступить Азов и завоеванные в ходе Азовских походов 1695—1696 годов земли, срыть новую крепость и порт Таганрог, выдать туркам всю амуницию и артиллерию и отказаться от права иметь в Стамбуле своего посла.
Начался дипломатический торг, который продолжался весь день. С каждым часом силы русской армии таяли, и царь скрепя сердце согласился отдать с таким трудом завоеванный Азов и новый порт Таганрог. Утром 11 июля он написал Шафиро-ву отчаянное письмо: «…ежели подлинно будут говорить о миру, то ставь с ними на все, чево похотят, кроме шклавства (плена, рабства. — И. К.). И дай нам знать конечно сегодни, дабы свой дисператной путь могли, с помощиею Божиею, начать». Петр и его окружение не знали, что янычары отказались идти в новую атаку, поскольку «против огня московского стоять не могут». Но и турки не представляли себе отчаянного положения русской армии — иначе могли бы получить больше: Петр был готов уступить все завоевания в Прибалтике и в придачу Псков, чтобы сохранить Петербург. К тому же Шафиров пообещал визирю 150 тысяч рублей и еще 100 тысяч — другим турецким чиновникам. В результате утром 11 июля условия мира были согласованы и прибывший в турецкую ставку Шафиров заявил о решении царя «мирной договор на тех пунктах заключить».
