«Получив свободу, она по ночам почти постоянно находилась на погосте Напольной Арзамасской церкви. Здесь видали ее, как она ночи напролет молилась Богу под открытым небом с воздетыми руками, со многими воздыханиями и слезами. А днем она юродствовала: бегала по улицам города, безобразно кричала и всячески безумствовала, прикрытая лохмотьями, без куска хлеба, голодная и холодная. Так провела она четыре года, не переставая посещать свою учительницу, юродивую Параскеву, ту самую, с ранней поры учившую ее непрестанной молитве Иисусовой».
Мать Пелагии по-прежнему пыталась пристроить дочь в какой-нибудь монастырь или дом, но все ее попытки были безуспешными. Однажды неподалеку от того места, где жила семья Пелагии, оказались по каким-то делам странницы из Дивеевского монастыря. Пелагия остановила их и привела к себе в дом. Старшая из монахинь, Ульяна Григорьевна, подошла к матери Пелагии и спросила, не отпустит ли та свою дочь с ними в Дивеево, что в Нижегородской губернии. Мать с готовностью согласилась (можно представить, как она вцепилась в эту возможность!). Как только Пелагия попала в монастырь, она тут же подошла к молодой монахине Анне Герасимовне и попросила, чтобы та стала ее прислужницей. Фактически так потом и вышло: в течение 45 лет Анна была ее ближайшей подругой, соседкой по келье и прислужницей. Но это было потом, а в тот момент настоятельница монастыря Ксения Кочеулова возмутилась такой «дерзкой выходкой» и приставила к «безумной Палаге» – как ее стали там звать – до крайности бойкую и суровую послушницу. Та часто избивала Пелагию, но, по словам очевидцев, последняя «не только не жаловалась на это, но и радовалась такой жизни».
«Она сама как бы вызывала всех в общине на оскорбления и побои себе: она по-прежнему безумствовала, бегала по монастырю, бросая камни, била стекла в кельях, колотилась головой своей и руками о стены монастырских построек. В келье своей бывала редко, а большую часть дня проводила на монастырском дворе: сидела или в яме, выкопанной ею же самой и наполненной всяким навозом, который она носила всегда в пазухе своего платья, или же в сторожке в углу, где и занималась Иисусовой молитвой. Всегда, летом и зимой, ходила босиком, становилась нарочно на гвозди ногами и прокалывала их насквозь, и всячески старалась истязать свое тело. В трапезу монастырскую не ходила никогда и питалась только хлебом и водой, да и того иногда не было. Случалось, когда вечером проголодается и пойдет нарочно по кельям тех сестер, которые не были расположены к ней, просить хлеба, те вместо хлеба давали ей толчки и пинки и выгоняли вон от себя. Возвращалась домой, а там Матрена Васильевна встречала ее побоями».
Однако не все монахини были такими жестокосердыми. Многие из них понимали в глубине души, что она была, по крайней мере, таким же человеческим существом, как и они все, и заслуживала лучшего обращения.
После двух лет, проведенных Пелагией в монастыре, настоятельница Ксения скончалась, и на ее место заступила ее дочь – Ирина Кочеулова. К Пелагии приставили новую девушку, но на сей раз уже Пелагия стала бить ее! Тогда в услужение «безумной» привели Анну Герасимовну, которую Пелагия и хотела видеть рядом с собой с самого первого дня. Лишь только Анна Герасимовна пришла к Пелагии, та подскочила, схватила девушку в охапку, как маленького ребенка, поставила в передний угол на лавку, поклонилась ей до земли и сказала: «Отец Венедикт [22], послужи мне Господа ради, а я тебе во всем послушна буду, все равно как отцу». И так они поселились вместе: Пелагия, Анна и дивная старица Ульяна Григорьевна. Деревянная их келья была среднего размера и находилась на краю Дивеевской общины, рядом с дремучим лесом. Прошло немного времени, и Ульяна Григорьевна скончалась, оставив Пелагию и Анну жить в келье вдвоем – лишь изредка к ним подселяли какую-нибудь вторую прислужницу. Хотя странные, непонятные, эксцентричные выходки Пелагии продолжались, она, как замечает Анна, «никогда ничего не делала без притчи» – пусть даже истинный смысл ее поступков открывался много позже, если открывался вообще.
Первые десять лет Пелагия все возилась с большими камнями. «Полную келью-то натаскает их, сору-то, сору и не оберешься», – говаривала Анна. Весной и летом оставшиеся в земле после пожара ямы заполнялись водой и превращались в маленькие грязные озерца, и вот Пелагия долгое время занималась странным делом – целый день бросала кирпичи в эти грязные ямы, заполняя их.
«Повыкидав собранные кирпичи, полезет в самую-то воду чуть не по пояс, выбирает их оттуда. Выбрав, вылезет и, опять став на краю, начинает ту же проделку. И так-то и делает все время службы в церкви… Да раз и говорю ей:
– Что это ты делаешь? И как тебе не стыдно!
– Я, – говорит, – батюшка, на работу тоже хожу; нельзя, надо работать, тоже работаю».
Затем грязная и насквозь промокшая Пелагия возвращалась назад в келью и проводила всю ночь в том же углу, перед иконой Богородице, в слезах и жаркой молитве, обращенной к Богу.
Иногда Пелагия себя безжалостно била до тех пор, пока не пойдет кровь. Например:
«…придумала она еще и палками свою-то работу работать. Наберет это, бывало, большущее беремя палок и колотит ими о землю изо всей-то мочи, пока всех их не перебьет, да и себя-то всю в кровь не разобьет.
И чего только она не выделывала! Отпала у нас однажды изгородная доска от прясла да вверх и торчит большущим гвоздем… Хотела убрать, а Пелагия Ивановна уж наскочила на нее и что было мочи босой ногой как ударит на гвоздь так, что насквозь ноги-то и выскочил… Я бегом уж бегу в келью-то, поскорее чем-нибудь завязать ногу-то. Гляжу, а ее уж и след простыл… Прибегает вечером. „Ну, – думаю, – слава Богу!“ – да к ноге перевязать-то, знаешь, хочу. Смотрю и глазам своим не верю: пристало землицы кое-где, а раны даже и знаку-то нет никакого. Вот так-то всегда и бывало».
Продолжая нашу историю, нужно заметить, что эта чудна́я женщина редко сидела дома – ей все время нужно было куда-то бежать. Был период в ее жизни, когда она стала регулярно появляться в кабаке, расположенном в соседней деревне. Люди решили, что она – пьяньчушка. Но однажды поздно ночью Пелагия, притаившаяся в укромном месте кабака, неожиданно выскочила перед хозяином заведения, направлявшимся в свою комнату, чтобы совершить давно задуманное дело – убить свою жену.
«Что ты делаешь! Опомнись, безумный!» – закричала Пелагия.
После этого случая многие стали считать Пелагию ясновидящей, и их негативное отношение к ней неожиданно исчезло. Анна говорит, что «поняв ее прозорливость, многие перестали осуждать ее, а стали почитать». В качестве еще одного примера ясновидения можно вспомнить случай, когда в 1848 году умирал ее бывший муж Сергей. Она почувствовала это и всем своим видом и движениями передала ужас переживаемой им предсмертной агонии.
Способность провидеть будущее была еще одним из божьих даров Пелагии. Так она предсказала смерть своей сводной сестры при родах дочери, знала судьбы настоятельниц монастыря в Дивеево и всегда точно могла сказать, кто из родственников собирается ее навестить. (Они не навещали ее в течение семи лет, но потом, возможно из-за страха перед ее сверхъестественными способностями, стали изредка приезжать к ней. Родственники также стали давать Пелагии и Анне кое-что из вещей первой необходимости, поскольку после смерти их соседки – келейницы Ульяны – они вовсе обнищали.)
