всеподданнейший князь А. Прозоровский». Главнокомандующий написал это донесение на основании рапорта обер-полицмейстера Глазова, который расписал события с большими подробностями. В частности, он указал, что «…подошед к дверям спальни с ягодами бывшая Ево мамка…» и что «по осмотру же частнаго штаблекаря на оном теле никаких других, кроме на и вокруг шеи от снурка, знак не сказалось».
В комнате, где повесился Сушков, на подоконнике нашли книгу с пьесой Дж. Аддисона «Катон» в переводе матери самоубийцы. Книга была раскрыта на первом явлении пятого действия — на монологе Катона, решившегося покончить жизнь самоубийством. И здесь Михаил Васильевич не обошелся без кокетства перед публикой.
Как подчеркнул М. Фраанье, «в XVIII веке самоубийство относилось к категории самых тяжелых преступлений. Тех, кто пытался покончить с собой, осуждали к смертной казни. Если самоубийство удавалось, то наказывали труп. В Воинском уставе, изданном Петром I в 1716 г. и действовавшем для большинства дворян, говорилось: «Ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу». Делали исключение тому самоубийце, который явно страдал душевными болезнями (например, меланхолией): его труп не подвергался наказанию; хоронили его» хотя вне кладбища, «но не в безчестном месте». Это, очевидно, произошло и с телом Сушкова». То есть похоронили самоубийцу в освященной церковью земле, как умалишенного. Московские власти опасались не угодить императрице и нанести оскорбление семейству ее фаворита.
5
Причины самоубийства Сушков объяснил в четырех письмах, адресованных друзьям, московским родственникам и дядям — братьям Храповицким. Родителям писать он не решился, справедливо полагая, что смерть его станет для них сокрушительным ударом, а причины ее — страшным, несправедливым унижением. Зная о возможности перлюстрации, молодой человек предпринял наивную попытку избежать ее. В письмо к друзьям он вложил пакет с прочими письмами, сопроводив просьбой передать адресатам, и отослал его со слугой. Однако все письма были перехвачены Управой благочиния, перлюстрированы и посланы по инстанциям.
Первое письмо было адресовано Николаю Федоровичу Хитрово[13] (ок. 1770–1819), типичному для того времени сынку высокопоставленных и очень богатых родителей. По утверждению родственников Сушкова, письмо это было написано не столько по дружбе, сколько оттого, что Михаил якобы был влюблен в сестру Николая, девицу Хитрово — Наталью Федоровну. Утверждали, что именно Наталья стала прообразом главной героини в «Российском Вертере» и что будто Сушков страдал по причине бедности своего семейства и невозможности ему вести подобную Хитрово жизнь.
Действительно, времяпрепровождение молодежи этого семейства почти не имеет равного в петербургском свете. Причем Николай Федорович Хитрово умудрился так прожить до конца своих дней, что весьма смущало М. И. Кутузова. О Хитрово писали свидетели его мотовства: «Такой образ жизни лишен здравого смысла!» Даже умер весельчак от инсульта, который случился с ним во время очередного праздника.
А в молодости Николай и его сестры Екатерина и Наталья по личному указанию Екатерины II были привлечены к следствию за жестокое обращение с крепостными, но не были осуждены по примеру знаменитой Салтычихи. Помогли огромное богатство и связи при дворе. Преступное семейство лишь заставили продать все их села в Тверской губернии, где они до того и бесчинствовали. Отметим — вот с кем более всего общался и на кого равнялся юный Сушков!
Письмо его, обращенное к Николаю Хитрово, было такого содержания:
«Вы, наверно, удивитесь, милостивый государь, что я обращаюсь к Вам с одним делом, которое Вас так мало касается; но превосходство вашего сердца дало мне это право, и если б я Вас даже меньше знал, то и тогда я бы не колебался ни минуты им воспользоваться. Во имя дружбы, которая связывает Вас с Никитой Петровичем, сообщите ему втайне о моей смерти и передайте ему прилагаемый пакет. Не сомневаюсь, что Вы исполните мою просьбу. Я хотел бы выразить свое почтение вашим любезным сестрицам, которым желаю обрести супругов, не подобных мне. Так как они очень набожны, я прошу их обратиться к бородатым апостолам, чтобы немного помолиться за меня. Они исполнят их желания лучше, чем наши пьяницы-священники. Прощайте. Как видите, я сохраняю видимость приличия к прекрасному полу даже под косой смерти. Особенно хорош будет панегирик, прошу Вас, в стиле Баркова.
Четверг, в 7 часов вечера, Ваш слуга, который скоро им больше не будет,
Михаил Сушков». Как видим, ни одной просьбы самоубийцы легкомысленный Хитрово не исполнил, да и веселым сестрицам его не стало до покойника никакого дела.
Второе письмо было адресовано Никите Петровичу Хитрово (1756–1809), женатому на двоюродной сестре Сушкова — Анастасии Николаевне Каковинской (1762–1842). Это семейство славилось по всей Москве своим гостеприимством, Сушков всегда был здесь обласкан, а потому и решил обратиться с важнейшей просьбой к Никите Петровичу:
