Генрих Тюдор как двоюродный дед Марии также соблюдал подобающий срок траура. Искушение, возникшее перед стареющим королем, было и в самом деле большим. После разгрома при Солуэй Мосс Шотландия лишилась лидера, многие представители знати находились в английских тюрьмах, а страна пребывала в состоянии хаоса. Но Джон Дадли, виконт Лайл, собиравший для Генриха армию в северо-восточной Англии, писал: «Видя, что Господь по своей воле подобным образом распорядился королем [Шотландии], мы полагаем, что не к чести Вашему Величеству посылать нас, солдат, воевать с мертвым телом короля, его вдовой или младенцем-дочерью». Шотландия была открыта для захвата, однако умный Генрих понял, что при помощи такта и дипломатии подчинит Шотландию правлению Тюдоров мирным путем и задешево, что всегда было важным доводом для Тюдоров.
Подчинение северного соседа было целью жизни Генриха, и он пытался вести переговоры с Яковом V в начале этого же года[3]. Только когда Яков просто не явился для переговоров в Йорк, разъяренный Генрих послал на север карательный отряд. Удачное отражение этого набега шотландцами при Хаддон Риге[4] подтолкнуло Якова к безрассудному ответному рейду к Солуэй Мосс, оставившему Шотландию открытой для возмездия.
Теперь же престол унаследовала девочка, а девочки, выйдя замуж, подчиняются своим мужьям. У Генриха был пятилетний сын Эдуард, из которого мог получиться жених, отвечающий интересам династии, так что король решил пока подождать.
Шотландцев теперь ожидал очередной период регентства при малолетнем монархе. Он был не первым, а сказ о монархии и регентстве при Стюартах печален, но краток. Яков I стал королем в возрасте двенадцати лет, но оставался пленником в Англии, пока ему не исполнилось тридцать; позднее, когда ему исполнилось сорок три, его закололи в дворцовой уборной[5]. Его сыну Якову II было в ту пору шесть лет; он правил до тридцатого года своей жизни (1460), когда пушку, которую он осматривал, разорвало. Яков II был убит наповал, и править стал его девятилетний сын Яков III. Последний в возрасте тридцати семи лет бежал после сражения при Сочберне, а дворяне нагнали его и убили на месте[6], легкомысленно заметив впоследствии: «Король оказался убитым». Его сыну, Якову IV, было тогда пятнадцать, и он был вовлечен в мятеж против отца, за что совершал покаяние в течение всей оставшейся жизни, нося на теле под одеждой железный пояс. Он успешно правил шотландским двором до тех пор, пока его не настигла смерть во время безумной резни под Флодденом[7]; на престол сел его сын, Яков V, в возрасте восемнадцати месяцев. Мария оказалась самой младшей из монархов, но она была отнюдь не первым ребенком, унаследовавшим престол.
Эти постоянно возникавшие кризисы имели два важных последствия. Во-первых, знать привыкла существовать без сильного правителя. Норманны тщательно выстроили феодальную систему, при которой вся власть и право жаловать земли принадлежат королю, однако эта система пошатнулась. Клятва верности государю в обмен на пожалование земли, завоеванной мечом, превращалась в фарс, когда государь оказывался младенцем в колыбели или, в лучшем случае, розовощеким юнцом пятнадцати лет от роду. В двух случаях те самые лорды, которые клялись в верности, являлись участниками убийства отца нового монарха. Они подобающим образом сгибали колени и склоняли головы, но реальность была совсем иной. Шотландия была мятежной федерацией владетельных лордов, объединявшихся в общем совете лишь благодаря семейным связям и необходимости соблюдать внутренний мир. Корона была высшим законом, однако на своих землях лорды обладали правом казнить и миловать. Они не были теми безграмотными головорезами, какими их зачастую рисуют: большинство из них получили классическое образование, свободно говорили на латыни и по-французски, много путешествовали. Хотя они всегда с готовностью пускали в ход шпагу, но были утонченными и культурными людьми из относительно благополучной страны. Их арендаторы жили не хуже, чем обитатели Гаскони, Пьемонта или Эстремадуры, а трудности и лишения, которые они испытывали, были обычными для всех крестьян XVI века. Сам король Яков V «наполнил страну разного рода мастерами из других земель» и даже имел среди своих многочисленных придворных «смотрителя королевских попугаев».
Вторым результатом утраты центральной власти явилось то обстоятельство, что объединить всю знать под началом короля стало возможным лишь в том случае, если возникала необходимость отразить английское вторжение. Королевская кампания, предполагавшая пересечение границы и вторжение в Англию, предпринималась с неохотой. Стремление защитить королевство зачастую отходило на второй план, уступая место мыслям о наживе, а если это оказывалось затруднительным, желание вернуться на север становилось подавляющим. Последним из Стюартов, получившим этот горький урок, оказался в 1746 году Чарлз Эдвард Стюарт[8].
Конечно, чтобы предотвратить сползание к анархии, нужно было как можно скорее назначить регента. Он взял бы под контроль королевские замки и казну и получал бы доходы от королевских поместий до тех пор, пока власть в свои руки не взяла бы новая правительница. Регент оказался бы также самым влиятельным человеком в королевстве. Это место немедленно занял кардинал Дэвид Битон, архиепископ Сент-Эндрюсский. Ему было пятьдесят лет, он был опытным дипломатом и убежденным католиком — несмотря на многочисленных любовниц и незаконнорожденных детей. Он был сторонником франкошотландского союза и непримиримым противником реформации английской церкви, начатой Генрихом VIII. Битон представил шотландцам документ, который, как он утверждал, являлся завещанием покойного короля. Согласно этому завещанию власть передавалась совету четырех: графам Хантли, Морею, Аргайлу и Аррану, причем сам Битон оказывался главой совета и «согласно завещанию наставником» принцессы. О ней он отозвался весьма примечательно, назвав ее «не имеющей значения девчонкой». Поскольку завещание давало подробные наставления относительно воспитания принцессы, Яков должен был его писать в течение четырех дней между 10 и 14 декабря, когда он лежал при смерти. Однако большую часть времени он пребывал без сознания, не вызывал секретарей, не делал распоряжений и явно никакого завещания не составлял. Король умер на руках у Битона, и кардинал, по слухам, сумел заставить короля подписать чистый лист бумаги, который впоследствии и превратился в королевское завещание. Все было проделано очень ловко. Битоновское «завещание» явно представляло собой спешно изготовленную при помощи некоего Генри Бэлфура подделку, и его немедленно оспорил граф Арран.
