– Я искренне восхищаюсь теми, кому удается подняться над своим происхождением, – сказала она, благосклонно улыбаясь Саре. – Конечно, мы, Вилльерс, ведем свой род издалека. Наша фамилия говорит сама за себя. Мы веками жили при дворе. Наш родственник, Джордж Вилльерс, герцог Бекингэмский, один из близких друзей короля. Да, благородное происхождение – это большое благо. Вы согласны, Сара?
Сара была наготове.
– Смотря по обстоятельствам, – возразила она. – Оно может быть и благом, может быть и помехой. Когда в семье случается какая-нибудь неприятность, безвестность может быть большим преимуществом.
– Ничто не может опорочить славное имя.
– Чем выше положение, тем тяжелее падение. За примерами недалеко ходить. Такое благородное семейство, как ваше, наверно, глубоко огорчают деяния некоей дамы.
Краска прилила к лицу Анны Вилльерс. Элизабет холодно взглянула на Сару, и глаза ее совсем перекосило.
– Я вас не понимаю, Сара, – сказала она.
– Так, значит, я неясно выразилась? Простите. Вы говорили о благородстве вашей семьи, а я сказала, что очень жаль, когда один из ее членов приносит ей… дурную славу.
– Что… что вы хотите сказать? – пролепетала Анна Вилльерс.
– Я имею в виду Барбару Вилльерс, леди Каслмейн разумеется. Ведь она ваша кузина? О ней распевают куплеты на улицах.
– Она вращается в самом высоком кругу, – сказала Анна Вилльерс.
– В том-то и дело. – Сара явно не собиралась останавливаться. – Поэтому она и пользуется такой известностью не только при дворе, не только в Лондоне, но и по всей стране.
– Дружба с королем для любого была бы высокой честью.
– Честью? – переспросила Сара. – Иногда бывает трудно различить, что такое честь, что такое бесчестье. Это людям решать. – Она ликующе улыбнулась, глядя на явно посрамленную соперницу.
Я мало что поняла в их колкостях и при первой возможности приступила с расспросами к Анне Трелони.
– Мне кажется, они говорили загадками, – сказала я. – Может быть, хоть ты объяснишь мне, что они имели в виду.
– Но это же так просто, – сказала Анна. – Элизабет Вилльерс не любит Сару Дженнингс, поэтому она и напоминает ей все время о ее низком происхождении и о том, как ей повезло получить место при дворе. Но и Сара не остается в долгу. Она говорит, что и в знатных семействах люди могут вести себя неприлично, почему и упомянула кузину сестер Вилльерс, леди Каслмейн.
– Но при чем тут леди Каслмейн? Люди как будто сговорились скрывать от меня все. Пожалуйста, не делай этого. Я ведь уже не ребенок.
– Я полагаю, что вы скоро появитесь при большом дворе и сами все узнаете. Вы узнаете, что леди Каслмейн – любовница короля, потому что они этого не скрывают. Он проводит с ней много времени. Она ведет себя очень неосторожно, и всем известно, какие между ними существуют отношения.
– Но король женат!
Анна улыбнулась:
– Это не имеет значения. Так бывает у людей, занимающих самое высокое положение.
– Мой отец не такой, – сказала я с жаром.
Анна промолчала. Потом она сказала:
– Король часто бывает с леди Каслмейн.
– А что же королева? Она об этом знает?
– Конечно, знает.
– Бедняжка.
– Да, многие так считают. Но такова жизнь.
– Мне очень нравится мой дядя. Он такой веселый и… добрый.
– Он очень популярен.
– Я не могу поверить, что он способен так поступать.
– У людей много разных качеств. Это одна из особенностей короля. Леди Каслмейн далеко не первая. Вы знаете вашего кузена, герцога Монмутского. Он не наследник престола, но он сын короля.
– Я не понимаю.
– Он родился, когда король был в изгнании. Он, несомненно, его сын. Король и считает его своим сыном. Но он – незаконный и поэтому не может наследовать трон. Когда вы станете взрослой, вы будете относиться к таким вещам как к чему-то вполне естественному.
– Я рада, что мой отец не такой.
Она посмотрела на меня немножко грустно, но с любовью.
– Я думаю, что королева очень несчастлива, – сказала я. – Мне жаль ее. Она такая добрая. Я уже больше никогда не буду любить короля, как раньше.
* * *
Епископ прибыл. Ему было лет сорок с небольшим, но нам он казался глубоким старцем. Он не был зол или слишком суров, но он был преисполнен решимости воспитать из нас добрых протестанток. Позднее я поняла, что во всех других предметах, кроме богословия, епископ был мало сведущ, так что общеобразовательной стороной нашего воспитания до некоторой степени пренебрегали. Но богословие он знал глубоко и был твердо намерен наставить нас на правильный путь, с тем чтобы мы ни в малейшей степени не оказались подвержены католическим симпатиям наших родителей.
Это было именно то, что ему было приказано, и я поняла впоследствии, что это было очень разумно. Мой отец был в это время наследником престола, так как королева Катрина оказалась, по-видимому, бесплодна. Мать моя умерла католичкой, и отец тоже склонялся к католицизму, а англичане в это время никак не желали иметь короля-католика.
Я узнала также, что короля раздражало отношение моего отца к религии. Но мой отец был хороший, честный человек; он не мог отступиться от своей веры; он был похож на одного из тех мучеников, которые так пострадали при жизни и которых так почитали после их смерти. Он готов был умереть за свою веру, а не только отказаться ради нее от короны. Люди могли считать его глупцом. Быть может, они были по-своему правы, но если это и так, то он был честным глупцом.
Кроме епископа, у нас были и другие учителя, но их предметы не считались столь обязательными, и мы могли не посещать их занятия, если не хотели. Анна полностью использовала эту возможность, поэтому впоследствии ей стоило большого труда написать даже самое простое письмо. Я была другая. Я любила учиться и была счастлива, занимаясь с моим французским учителем, который приходил в восторг от моего рвения.
Были у нас и уроки живописи, и появление нашего учителя рисования всегда забавляло нас, так как он был карлик, всего трех футов и десяти дюймов ростом и жена у него тоже была карлица. Он был превосходный мастер миниатюры и, несмотря на свой крошечный рост, держался всегда с необычайным достоинством.
Звали его Ричард Гибсон, и его уроки доставляли мне большое удовольствие. Его хорошо знали при дворе, где они с миссис Гибсон представляли собой в высшей степени необычную пару. Они были далеко не молоды, пережив царствование моего казненного деда, правление Оливера Кромвеля и возвращение моего дяди Карла. При дворе их очень любили.
Их свадьбу при моем дедушке воспел в стихах поэт Уоллер. На банкете в их честь присутствовали мой дед и бабушка, королева Генриетта-Мария. В мое время им было около шестидесяти, и все им изумлялись, потому что у них было девять человек детей и все нормального роста.
