В Петропавловске Василий Михайлович после долгой разлуки встретился со своим давним товарищем, заместителем по экспедиции на «Диане» Петром Рикордом, благодаря настойчивости которого он и семеро товарищей были освобождены из японского плена. В 1817 г. Петр Иванович был назначен начальником Камчатки с производством в чин капитана I ранга. Рикорд в силу своих возможностей пытался улучшить положение «несчастного края» и, как писали в источниках тех лет, «своим честным отношением к делу, неутомимой заботой о благе подвластных ему жителей и особенно тем человеколюбием, которым были проникнуты все его распоряжения, он во многом улучшил положение несчастного края, который под его управлением отдохнул, наконец, от тиранства прежних начальников».
После исследования Командорских и Алеутских островов, во второй половине августа «Камчатка» поплыла к берегам Калифорнии. Головнин побывал в Форт-Россе – владении Русско-американской компании (в 1841 г. компания продала свои калифорнийские владения крупному землевладельцу Джону Саттеру), и Сан-Франциско. Затем, через Сандвичевы, Мариинские и Филиппинские острова, обогнув мыс Доброй Надежды, «Камчатка» взяла курс на остров Святой Елены. Василий Михайлович втайне надеялся увидеть знаменитого пленника, томящегося на острове (в конце концов, некоторое время назад он сам был в похожем положении), но англичане, опасавшиеся бегства Наполеона, охраняли его с особой тщательностью и посторонних не пускали. После двухдневной стоянки сужно отправилось на Азорские острова, после – к берегам Британии, и, наконец, 5 сентября 1819 г. возвратилось в Кронштадт. Свое второе кругосветное плавание, продолжавшееся два года и десять, Василий Михайлович описал в книге «Путешествие вокруг света на шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 годах».
В 1821 г. Головнин вернулся в Морской корпус – теперь уже в должности помощника директора. Нахлынувшие было воспоминания юности быстро сменились мрачными мыслями: альма матер переживала далеко не лучшие времена. Как вспоминал Василий Михайлович, «повсюду царили дикий произвол учителей и одичалость воспитанников». В своем желании изменить положение он нашел нескольких единомышленников среди наставников, однако они были в меньшинстве. Оттого и проработал капитан-командор в Морском корпусе меньше двух лет. Непростой была и следующая должность Головнина – в 1823-м его назначили генерал-интендантом флота. Безусловно, повышение – теперь в его подчинении находились все судостроительные верфи и береговая инфраструктура Адмиралтейского ведомства. Долг присяги и чести требовал быть дотошным, но вал бумаг начал его захлестывать. И ладно бы от них был толк, но зачастую делопроизводство «по правилам» превращалось в абсурд. Например, пришлось Василию Михайловичу заниматься «делом о сломанной лопате». Цена той лопаты – 40 копеек, а бумаги и сургуча на него ушло на полтора рубля. И это не считая времени, угробленного впустую…
Как это часто бывает, выйти из оцепенения помогло несчастье, чрезвычайная ситуация. В ноябре 1824 г. сильнейшее наводнение затопило Петербург и Кронштадт, вода и сильнейший ураган разрушили верфи и корабли, которые стихия раскидала по берегу едва ли не на сотню верст. Генерал-интенданту флота пришлось мобилизовать себя и других, чтобы восполнить потери. За шесть лет «хозяйство» Василия Михайловича выдало флоту 23 линкора, 21 фрегат, 24 шлюпа и брига, 13 шхун и яхт, 8 пароходов (первых в России), 14 транспортов, 52 канонерки, и все эти суда были вооружены и снабжены всем необходимым.
Болью в сердце отозвалось 14 декабря 1825-го: Головнину казалось, что после провала отчаянного шага декабристов в России уже не осталось места для благородных порывов и беззаветного служения родине. Василий Михайлович находил успокоение в работе, благо ее хватало: с 1827 г. в распоряжение вице-адмирала (да, он уже дослужился до адмиральского чина) были переданы кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский департаменты. Он немного завидовал другу Рикорду, который в это время командовал средиземноморской эскадрой, помогавшей грекам в их борьбе за независимость от Османской империи. Успокаивала мысль, что кому-то нужно готовить флот к боевым и мирным свершениям на берегу, пока на то были силы.
Здоровье особо его не беспокоило, разве что побаливало колено, ушибленное при побеге от японцев, и временами донимал ревматизм – традиционная болезнь моряков. В мае 1831 г. семейство Головниных перебралось с зимней квартиры на дачу на Петергофской дороге. В это же время по центральным губерниям страны покатилась эпидемия холеры, в середине июня она дошла и до столицы. Тут бы поберечься, пересидеть на даче, но Василий Михайлович и слышать об этом не хотел. 29 июня экипаж, по обыкновению, рано утром отвез Головнина в Петербург. А около четырех часов вечера, раньше обычного срока, его привезли назад. Василий Головнин прошел через две кругосветки, два плена и бесчисленное множество штормов и бурь. А умер на суше, сгорел буквально в один вечер – страшная болезнь не оставила ни одного шанса на спасение…
ЗАПИСКИ ФЛОТА КАПИТАНА ГОЛОВНИНА О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ЕГО В ПЛЕНУ У ЯПОНЦЕВ
Предуведомление
Не нужно распространяться о том, сколь мало Япония известна в Европе. Хотя было время, когда японцы, не имея понятия о корыстолюбии европейцев, допускали их в свое государство и позволяли им делать всякого рода замечания, но разногласия и противоречия, встречающиеся в сочинениях многих писателей о Японии, не дозволяют верить их повествованиям. Притом с той поры, как японцы лишили европейцев свободного к себе доступа, прошло столько времени, что по естественному порядку вещей должна была последовать перемена во многих частях, и Япония, конечно, ныне не то, что была в те времена. Голландцы, торгующие в Нагасаки, при всем стеснении в обращении с жителями, по знанию японского языка, без сомнения, могли бы собрать весьма многие любопытные сведения о сем государстве.
Но если, как всем известно, они держат в тайне описи и карты даже таких мест, куда имели доступ другие европейские народы с большими познаниями и наблюдения о которых сообщены свету во всей подробности, то чего ожидать от них относительно Японии, куда из всех европейцев они одни допускаются? Следственно, сведение о сем древнем народе должно быть занимательно для людей просвещенных. Сие самое побудило меня сообщить свету приключения мои в плену у японцев, которые в другом случае не заслуживали бы внимания публики. По прочтении их увидят, какие ограниченные средства имел я для наблюдения всего, что потребно к описанию великого и малоизвестного государства, и не станут винить меня в краткости моих замечаний о таком предмете, подробное описание которого могло бы доставить материалов на несколько томов.
Если б по примеру некоторых издателей путешествий я имел желание увеличить сию книгу для моих выгод, то, конечно, мог бы под названием предисловия, введения, вступления и проч. и проч. наполнить добрый том выписками из других книг, в коих писано о Японии и которые известны всем просвещенным читателям, но я хочу описывать только то, что со мною случилось, что я сам испытал и видел собственными глазами.
