— Здравствуйте вам, — вылезая из машины, приветливо улыбнулся старик.
Похожий на Андропова с оттенком официальной учтивости кивнул:
— Еще раз добрый вечер, Алексей Николаевич…
— А вы опоздали, — осторожно сказал старик.
Прибывший взглянул на часы.
— Звонил я с Маршалковской в семнадцать ноль-десять, договорились через два часа. Теперь девятнадцать ноль-девять. Это ты прибыл раньше, а я не опаздываю никогда. Ну, может быть, прогуляемся?
Недавний пассажир «полонеза» согласился:
— А почему бы и нет? Свежий воздух, природа оживает, птички поют… Музыка, так сказать, и забесплатно, к тому же.
И собеседники неторопливо пошли в глубь редкого леска. В вечереющем небе носились ласточки, и казалось, их острые крылья чертят на глубокой синеве едва различимые линии. Лесок благоухал расцветающей сосной, и первые комары наполняли воздух едва уловимым звоном. На недалеком лугу паслись сытые крестьянские бычки — пасторальный звон их колокольчиков изредка долетал до шоссе. В такие минуты кажется: в этом вечно возрождающемся мире нет ни зла, ни зависти, ни даже смерти; только такие идиллические картинки. Пройдет еще пять, десять, сто лет — и точно также маленькие одуванчики будут поворачивать растрепанные солнечные головки к дневному светилу, точно также будут жужжать пчелы, а майские жуки будут прятаться в свежей листве кленов и цветуших акаций…
Но это только казалось.
Некоторое время спутники шли молча, глядя себе под ноги. Первым нарушил молчание обладатель очков в старомодной золотой оправе — он, как всегда, был осторожен и потому вопрос прозвучал обтекаемо-привычный, на который и ответа-то не требуется:
— Как дела, Алексей Николаевич?
— Да ничего дела, вашими молитвами, — вздохнул тот и внезапно для собеседника произнес как бы не к месту: — Извините, но я как-то больше привык, когда меня называют просто Коттон.
— Никаких кличек, никаких псевдонимов, — улыбнулся мужчина в очках с золотой оправой. — К тому же, я совершенно не настаиваю, чтобы вы называли меня Прокурором.
— Слово-то какое нехорошее, — согласно кивнул вор; это был именно он.
— Ну, от сумы да от тюрьмы…
— Ваше дело у других суму отнимать да в тюрьму сажать, — хмыкнул пахан.
— Ну, вы явно преувеличиваете мои возможности. Я не сажаю и не отнимаю. Я…
Внезапно старик перебил говорившего:
— Ну, понимаю, понимаю, я ведь не какой-то там фраер позорный… Я — смотрящий от братвы, от преступного мира, вы — смотрящий от извечного нашего врага, государства… У каждого из нас свои понятия, свое погоняло, — конечно же, пахан имел в виду клички «Коттон» и «Прокурор», — только задачи диаметрально противоположные.
— Но теперь они совпали самым парадоксальным образом, — тонко улыбнулся тот, кого старый вор назвал Прокурором. — Так, ближе к делу.
Старик изобразил на лице внимание.
— Ага…
— Я как посмотрю — большим скандалом пахнет, — Прокурор развернул давешнюю, читанную в кафе газету… «Русский оргазм» — как там ситуация?
Вор был краток.
Подробно рассказав о последней встрече с Заводным, о событиях на шоссе Варшава — Белосток, он высказал все свои соображения о Заводном, акцентируя внимание на том, что так и не выяснил, кто может стоять и за ним, и за всем производством нового наркотика.
— Смотрю, в Польше ты всего год, а уже так всем владеешь, — удивился собеседник.
— Муг-ум, — хмыкнул Коттон, но тут же осекся и тяжело, как только он умел это делать, взглянул на собеседника — тот выдержал взгляд, — я этим занимаюсь не по своей воле. Я только контролирую ситуацию — вы меня тут поставили, я забираю лавье… Якобы в общак. Что-то туда идет, а что-то и не туда… Я-то догадываюсь, для чего я вам тут нужен, — старик говорил медленно и ровно, будто бы обращался не к Прокурору, а к самому себе. — Но, если честно, мне это противно и гнусно. Я все время чувствую себя законченным негодяем. И не потому, что с вами связался — я ведь не сука, не на мусоров работаю; не было бы вас, не было бы вообще этого дела, братва бы ни цента не получила. — Заслуженный уркаган закурил — глаза его сузились, как у человека, вспоминающего что-то неприятное. — Тогда, когда начались эти рамсы с Атасом, ты меня выручил… А теперь вот не слазишь. И кинуть тебя невозможно. Ты просто используешь мой авторитет, мои связи среди пацанов, — удивительно, но в беседе с Прокурором пахан почти не употреблял уголовную феню и не потому, что собеседник не знал ее — видимо, просто из невольного уважения.
Мужчина в золотых очках согласно закивал.
— Да, конечно же использую… И не скрываю этого. Ты ведь сам только что сказал — забесплатно только птички поют. В жизни ничего просто так не делается. Тогда, в девяносто втором году я тебя выручил — теперь, пока не отработаешь… Короче — нечего говорить, ты сам все прекрасно понимаешь.
Старик выслушал собеседника молча, ни разу не перебив — глубокая морщина прорезала его лоб. Видимо, он был согласен со всеми пунктами, да и помощь, оказанная ему Прокурором два года назад, оказалась столь весомой, что теперь вор действительно чувствовал себя должником.
— И все-таки… Знаете, какая-то сявка, «шестерка», фуцин позорный, и то мне тычет: как можно наркоту качать! — несомненно, старик вспомнил последний разговор с Заводным. — Да и самому мне это не по нутру — отравой заниматься. Я ведь уже старый — скоро на седьмой десяток пойдет. Пора бы и на покой.
Прокурор взглянул на вора предельно серьезно.
— Уйдешь, уйдешь… Ничего не вечно под луной, даже под польской. Последний раз в дела влезаешь, — говоривший на всякий случай оглянулся по сторонам — вокруг никого не было. — Слушай: очень серьезное дело, наверное, самое серьезное из всех, которыми ты за свою жизнь занимался. Как мы с тобой и договаривались, на днях в Польшу упадет огромная сумма… Налом и без документов. Инвестиционные фонды вроде «МММ», деньги рядовых вкладчиков, трастовые компании и так далее… Плюс — деньги кремлевских чиновников — уже личные. Теперь понятно, почему без документов? Люди, которые дают такие деньги, просто верят на слово, а светиться им крайне невыгодно.
Вор насторожился — это было как раз то, о чем он уже предупреждал Заводного.
— И что я должен делать?
— Проследишь, чтобы все это прокрутили через «русский оргазм» в последний раз, чтобы больше такого, как на трассе, не случилось. Полный, тотальный контроль за Заводным. Потом отдаешь прокрученное, получаешь свой законный процент и валишь куда захочешь… Документы и прочие формальности, как всегда, — за мной. А потом не забывай — в Москве осталась твоя малолетняя племянница Наташа, — напомнив о московской племяннице, Прокурор испытующе взглянул на старика — тот сразу же стал угрюмым и печальным. — Так вот, получишь и ее. Как раз в этом году школу заканчивает. Кстати, Сухой, наследник Атаса, тебя ищет по всей Москве… А ведь вражда с тобой досталась ему по наследству. По сути, я делаю тебе «крышу»!.. Или хочешь вернуться в Москву, на раздербан тем отморозкам? Так они тебя ждут…
