– Вы похожи на кого –то, кого я знал давным-давно, – сказала Энни. – Но я не помню кто …
– Ты действительно зналаменя давным-давно, – прошептал я. – Восемнадцать лет назад.
– Ерунда! – фыркнулаЭнни. – Вы тогда были только ребенком.
– Нет, – сказал я. – Явзрослею медленно. Я был немного старше, чем Дэриус, когда ты видела меня впоследний раз.
– Это – шутка? – онапочти засмеялась.
– Посмотри на него,мама, – сказал стремительно Дэриус. – Посмотри на него по-настоящему.
И она это сделала. И на сейраз, я увидел кое-что в ее лице и понял, что она знала, кто я такой, секундусмотря на меня – она только, еще не призналась в этом себе.
– Слушай свои инстинкты,Энни, – сказал я. – У тебя всегда были хорошие инстинкты. Если бы у меня былтвой нюх на неприятности, возможно, я не попал бы в этот беспорядок. Возможно,у меня было бы больше ума, чтобы не красть ядовитого паука …
Глаза Энни расширились.
– Нет! – выдохнула она.
– Да, – сказал я.
– Тебя не может быть!
– Я.
– Но … Нет! – заворчалаона, твердо на сей раз. – Я не знаю, кто научил вас этому, или что вы думаетедобьетесь этим, но если вы быстро не уйдете, то я буду…
– Я бьюсь об заклад, чтоты никогда не говорила никому о Мадам Окте, – прервал я ее. Она задрожала отупоминания имени паука. – Бьюсь об заклад, что ты держала это в секрете все этигоды. Ты, должно быть, предположила, что она имела некоторое отношение к моей«смерти». Возможно, ты спрашивала Стива об этом, так как он был тем, кого онаукусила, но я держу пари, что ты никогда не говорила маме или…
– Даррен? – прохрипелаона, перепутанные слезы, брызнули из ее глаз.
– Привет, сестра, –улыбнулся я. – Долгое время не виделись.
Она уставилась на меня,потрясенная, и затем сделала то, что я думал, случается только в слащавыхстарых фильмах – ее глаза закатились, ноги подкосились, и она упала в обморок!
Энни сидела в своем кресле,свежая кружка горячего шоколада, стояла между ее руками. Я сидел напротив неена стуле, который я стянул с другой стороны комнаты. Дэриус стоял возлетелевизора, который он выключил вскоре после того, как Энни упала в обморок.Энни немного сказала, начиная с восстановления. Как только она пришла в себя,она вжалась в кресло, пристально посмотрела на меня, разрываясь между ужасом инадеждой, и просто ахнула:
– Как?
С тех пор я провел время,наполняя ее. Я говорил спокойно и быстро, начав с мистера Крепсли и Мадам Окты,объясняя сделку, которую я заключил, чтобы спасти жизнь Стиву, давая ей быстроекраткое изложение лет, которые я провел в качестве вампира, вампирцы, войнаШрамов, выслеживание властелина вампирцев. Я не сказал ей, что Стив былвластелином или связан с вампирцами – я хотел видеть, как она отреагирует наостальную часть истории прежде, чем поразить ее этим.
Её глаза не выражали никаихчувств. Невозможно было понять, что она думает. Когда я добрался до
части истории с участиемДэриуса, ее взгляд скользнул от меня к сыну, и она немного подалась вперед,когда я рассказывал о том, как он, обманутый, помогал вампирцам, стараясь неупоминать Стива. Я закончил своим возвращением в кинотеатр, смертью Шенкуса ипризнанием Властелина Вампирцев в том, что Дэриус мой племянник.
– Дэриус пришёл в ужас,когда узнал правду, – сказал я. – Но я сказал ему не винить себя. Множестволюдей старше и благоразумней, чем он, были обмануты Властелином Вампирцев.
Я остановился и ждал еереакции. Она не заставила себя долго ждать.
– Ты безумец, – сказалаона холодо. – Если ты мой брат –и я не уверена на сто процентов – тогда,независимо от болезни, как обьяснить твой рост? Вампиры? Вампирцы? Мой сын в
союзе с убийцей? – онаусмехнулась. – Ты сумасшедший.
– Но это правда! –воскликнул Дэриус. – Он может доказать это! Он сильнее и быстрее любогочеловека. Он может…
– Замолчи! – Эннирявкнула с такой злобой, что Дэриус мгновенно заткнулся. Она посмотрела на меняв ярости. – Убирайся вон из моего дома, – рыкнула она. – Держись подальше отмоего сына. Даже не возвращайся.
– Но… – начал я.
– Нет! – крикнула она. –Ты не мой брат! Даже если ты утверждаешь, не можжет быть! Мы похоронили Даррена18 лет назад. Он умер, и я хочу, чтобы так и оставалось. Мне все равно, ты этоили не ты. Я хочу, чтобы ты ушёл из моей жизни – нашей жизни – немедленно.
Она встала и указала надверь.
– Вон!
Я не сдвинулся. Я хотел. Еслибы не Дэриус я бы уполз как пнутая собака. Но она должна была знать, кем сталее сын. Я не мог уйти, не убедив ее в опасности, в которой она была.
Пока Энни стояла, указывая надверь, с дико дрожащими руками, искривленным от гнева лицом, Дэриус отошел оттелевизора.
– Мама, – сказал онтихо. – Разве ты не хочешь узнать, как я присоединился к вампирцам и почему япомогал им?
– Нет никаких вампирцев!– завопила она. – Этот маньяк заполнил твое воображение ложью и…
– Стив Леонард –властелин вампирцев, – сказал Дэриус, и Энни, остановилась как вкопанная. – Онприехал ко мне несколько лет назад, – продолжал Дэриус, продвигаясь медленно кней. – Сначала мы просто гуляли вместе, он водил меня в кино и на обед, и всетакое. Он сказал мне не говорить тебе. Он сказал, что ты не захочешь этого, чтоты заставишь его уйти.
Он остановился перед нею,потянулся, взял ее за руку и мягко опустил вниз.
Она, молча на негоуставилась.
– Он – мой папа, –сказал Дэриус печально. – Я доверял ему, потому что я думал он любит меня.Именно поэтому я верил ему, когда он говорил мне о вампирах. Он сказал, что онговорит мне это для моей защиты, что он волнуется обо мне – и тебе. Он хотелзащитить нас. Вот здесь это началось.
Потом я стал принимать болееактивное участие. Он учил меня, как использовать нож, как стрелять, какубивать.
Энни опустилась назад вкресло, не в силах ответить.
– Это был Стив, – сказалДэриус. – Стив, который втянул меня в беду, который убил мальчика-змею, которыйорганизовал возвращение Даррена, чтобы он увидел тебя. Даррен не хотел – онзнал, что причинит тебе боль – но Стив не оставил ему никакого выбора. Этоправда, мама, все, что он сказал. Ты должна верить нам, потому что это былСтив, и я думаю, он может вернуться – прийти за тобой – и если мы не будемготовы …, если ты не поверишь …
Он застопорился, исчерпываяслова. Но он сказал достаточно. Когда Энни посмотрела на меня снова, в ееглазах был страх и сомнение, но никакого презрения.
