Люди всегда говорят «знаешь», чтобы не отягощать себя объяснениями, словно они пытаются переложить на тебя ответственность, мол, ты знаешь, о чем я. Вот мое любимое: «Знаете, вам надо заполнить бланк». А Элизабет имела в виду: «Знаешь, я не стану ничего говорить, ты лучше сама догадайся».
Общаться в такой просторной столовой было неловко, поэтому я наклонилась к ней ближе и в очень доверительной манере уточнила:
— Ты имеешь в виду, рассказывает ли он мне о своих пациентах, или ты хочешь знать, спим ли мы с ним? В любом случае, ответ на оба вопроса «нет».
Она пожала плечами:
— Нет, знаешь, я совсем не это имела в виду.
Я все еще «не знала».
— Тогда ты, наверное, имеешь в виду, достаточно ли мы близки, чтобы думать о свадьбе? Тоже нет. Удовлетворена?
Она, похоже, успокоилась и даже прикрыла на секунду глаза.
— Понимаешь ли… — начала она, еще больше колеблясь, и остановилась. А я подумала: «Давай, давай, говори же!» Но Элизабет с трудом удавалось раскрывать рот: — Мне просто надо поговорить с тобой… то есть, с ним. Но я не знаю о его планах…
— Мне также неизвестны его планы, кроме, разве что, того, что он собирался на бранч. Если ты хочешь поговорить с ним о здоровой пище, я буду рядом. Если ты хочешь поговорить о здоровой пище со мной, сегодня я буду у тебя в магазине, чтобы закупить все для завтрашнего ужина. А теперь будь хорошей вегетарианкой, пойдем со мной на кухню и проверим, готов ли бекон.
Она наморщила нос:
— Бекон? Я даже запаха его не выношу…
Но ее прервала первая группка гостей: в проеме резных дверей неожиданно появились родители учеников (некогда сами выпускники). Они шумно ввалились в столовую, заливаясь неестественным смехом. Это был тот смех, сквозь который слышалось: «Видите? Не надо быть молодым, чтобы уметь веселиться». И вдруг стало поздно проверять бекон или что-нибудь еще. Я вынула изо льда первую бутылку шампанского и начала ее открывать.
— Сделай мне одолжение, — шепнула я Элизабет. — Беги быстрей на кухню и приведи кого-нибудь. Мне тут нужна помощь. А потом дефилируй прямиком к своим корешам и отвлеки их, пока они не начали уничтожать фрукты. Я помогу с шампанским.
— Конечно, — смущенно проговорила она, встряхнув волосами. Серьги в ее ушах закачались, как елочные украшения на елке. — Только, пожалуйста, дай мне самой поговорить с Филипом.
— Элизабет, это твой брат! И только ты одна можешь разобраться с ним, что бы там тебя ни беспокоило. Знаешь?
ГЛАВА 3
— …И когда мы проведем водопровод вот сюда… — говорил директор, водя стрелочкой по экрану, — мы приступим ко второй фазе нашего плана…
Сидящая за директорским столом Адель Фаркуар тронула подкрученный темный локон строгой стрижки. К сожалению, я не видела, как генерал привез ее на своем «рейнджровере». Было почти одиннадцать часов, и бывшие выпускники уже ерзали на стульях, посматривая на свои «ролексы». Даже болван понял бы, что «фаза два» означала «больше денег». От стола к столу бродил гул всеобщего недоумения. Все переглядывались с немым вопросом: сколько это еще будет продолжаться? Мой ответ: вечность.
От долгого стояния у меня жутко заныли ноги. Шведский стол выглядел отвратительно. Еды почти совсем не осталось, за исключением того, что я припасла для Филипа. Но его все не было. «Если он вот-вот не появится, то останется голодным», — думала я.
И он вошел… Копна светлых волос, черный блейзер, белые брюки — парень-модель из модных журналов. Держался Филип по-хозяйски. Из-под очков «Рей Бен» он внимательно осмотрел зал. Женская часть присутствующих отозвалась восторженным аханьем. Я набрала в грудь побольше воздуху — выдохнула. За всю свою жизнь лишь один-единственный раз я услышала женский одобрительный возглас в свой адрес. Это был комплимент по поводу замороженного салата.
— Как поживает мой любимый повар? — низким голосом произнес Филип, приблизив к сервировочному столу стройное тело. Он наклонился ко мне так близко, что я даже смогла прочитать на его значке надпись «Защитим наши горы». Политкорректный психотерапевт одарил меня широкой зазывной улыбкой.
Я кивнула его очкам и обратилась к аристократическому носу:
— Хорошо. А как мой любимый психолог? Голоден?
— Как волк, — отозвался нос. Филип извлек из портфеля конверт манильской бумаги и едва слышно продолжил: — Мой вклад. У них закончились наклейки для участников. Пришлось привезти еще. — Он подал знак директору, помахав конвертом, и спросил меня: — Все уже почти закончилось? Так мы едем?
Я кивнула — на оба вопроса. Филип вышел вперед и передал конверт директору, который даже и не пытался скрыть своего удовольствия. Элизабет поймала мой взгляд и помахала рукой, словно в ней была дирижерская палочка. Пока Филип возвращался обратно, Элизабет внимательно за ним наблюдала.
Директор все еще говорил — о деньгах, но уже словами, вовсе с ними не связанными. Он оставил в покое стрелку на экране и бубнил про капиталовложения. В этом году самым важным из капиталовложений и крайне необходимым усовершенствованием оказался открытый подогреваемый бассейн олимпийских размеров. Последний месяц родители учеников и друзья школы обхаживали (ладно, у них это называется «обходить») местных предпринимателей, рассказывая, как важно построить бассейн. Если кто-то соглашался вложить энную сумму денег, ему дарили специальную наклейку участника «Построим бассейн вместе».
Когда Филип заговорщицки ухмыльнулся, мне показалось, что все происходящее выглядит как-то туманно и, я бы даже сказала, имеет душок незаконности. Подав ему еду, я осторожно опустошила кувшины и очистила от остатков еды тарелки. Филип подвинулся ближе к стене, чтобы лучше видеть директора, а я наблюдала, как он, пока ел, поднимал тарелку под самый подбородок…
Прежде чем поставить на стол последнее блюдо, я держала его в руках непозволительно долго. Казалось, вокруг не было никого, кроме Филипа. Да, он все еще тот, с кем я сбежала тогда, на втором курсе, с тусовки. Я как раз перевелась из женского колледжа и еще никого не знала. Этот красивый блондин подошел ко мне и спросил: «Хочешь, уйдем отсюда?» И я сказала: «Конечно». Мы пошли гулять. В прохладном вечернем воздухе витал запах смога: леса были охвачены пожарами. Филип указал мне на птиц, перепархивающих с дерева на дерево: «Орегонские юнко возвращаются в свои зимние гнезда». И купил нам шаурму. Мы прогуливались вдоль Боулдер-Крик, и на наши бумажные салфетки капал соус от шаурмы и мятного йогурта. Я вспомнила, как Филип держал свою салфетку точно под подбородком и был больше похож на хорошо вымуштрованного четырехлетнего ребенка, чем на крутого второкурсника. Он коротко поцеловал меня — остался привкус мяты. Но наша связь была случайной и продлилась недолго. Даже не помню, говорила ли я ему, что бросила учиться, чтобы выйти замуж. Я просто отпустила его. Как воздушный шарик в небо.
«Не вовремя», — думала я. Тогда было еще рано. А теперь он здесь, снова держит тарелку у подбородка и хочет, чтобы мы были вместе. Но ведь еще был Шульц и мои чувства к нему. И если опустить подробности моей любовной амбивалентности, я и сейчас не была уверена, что время пришло.
