– Чем занимались после обеда, господин Гёдель?
– Был на собрании «Кружка».
– Это что-то вроде английского клуба?
Он негнущимся пальцем поправил очки:
– Нет, это дискуссионный клуб, основанный профессорами Шликом и Ханом. Хан, скорее всего, будет моим научным руководителем. Я собираюсь держать экзамен на докторскую степень.
– Представляю себе картину… Вы утопаете в огромных кожаных креслах и перевариваете обед, любуясь деревянной обшивкой стен.
– Мы встречаемся в небольшой комнатке на первом этаже математического института. Или в кафе. Никаких кресел там нет, да и деревянной обшивки на стенах я тоже не заметил.
– Что же вы обсуждаете? Спорт и сигары?
– Мы говорим о математике, философии. О языке.
– А о женщинах?
– Нет. Никаких женщин. Впрочем, да. Иногда к нам присоединяется Ольга Хан.
– Она красива?
Он снял очки, чтобы смахнуть с них невидимую пылинку:
– Очень умна. И необычна. На мой взгляд.
– Она вам нравится?
– У нее есть жених. А у вас?
– Хотите выяснить, не собираюсь ли я замуж?
– Нет. А что вы делали после обеда?
– Репетировали новое представление. Придете на меня посмотреть?
– Непременно.
В кафе мне очень нравилось.
– Милое местечко. Вы часто здесь бываете, господин Гёдель?
– Да, с матерью. Она большая ценительница здешних пирожных.
– Почему вы не взяли ничего поесть?
– Слишком большой выбор.
– Я могла бы сделать заказ за вас.
Официантка поставила перед Куртом чайник, чашку, сахарницу и молочник. Он тут же принялся расставлять их по ранжиру, тщательно избегая прикасаться к моему столовому прибору. Затем зачерпнул ложечку сахара, тщательно снял горку, оценил количество, высыпал обратно в сахарницу и повторил снова. Его манипуляциями я воспользовалась, чтобы вовсю насладиться вкусом мороженого. Курт понюхал содержимое чашки.
– Не нравится чай, господин Гёдель?
– Они используют крутой кипяток. А лучше несколько минут подождать, тогда листики смогут настояться.
– У вас прямо какая-то мания.
– Зачем вы мне это говорите?
Чтобы не расхохотаться, я уткнулась в свое мороженое.
– У вас хороший аппетит. Приятно смотреть, как вы едите, Адель.
– Сколько ни съем, все сгорит. Энергия бьет прямо фонтаном.
– Завидую вам. А вот у меня хрупкое здоровье.
Он улыбнулся мне голодной улыбкой, и я почувствовала себя пирожным с виноградом и яблоками, выставленным в витрине кондитерского магазина. Потом вытерла салфеткой губы, и мы пошли танцевать танго.
– И что же вы в точности изучаете?
– Готовлю диссертацию по формальной логике.
– Ничего себе! А разве логику можно изучить? Ведь это качество, которое человек получает от рождения? Или не получает.
– Нет, формальная логика не имеет ничего общего с человеческими качествами.
– Тогда что это за зверюга такая?
– Вы в самом деле хотите об этом поговорить? Если я начну углубляться, у вас глаза на лоб полезут.
– Обожаю слушать, когда вы рассуждаете о своей работе. Это так… завораживает.
Лиза закатила бы глаза. Я оставалась на позициях моей собственной логики. Чем грубее, тем лучше сработает. От тщеславия мужчины глохнут, но отнюдь не становятся болтливыми.
Этап первый: дать ему возможность объяснить, что такое жизнь.
Он поставил чашку, выровнял ее ушко по цветочному узору блюдца, затем передумал и повернул так, чтобы было удобно брать, не преминув совершить полный оборот. Я терпеливо ждала, старательно избегая выражать свои мысли: Давай, малыш, давай, школяр! Ты не сможешь перед этим устоять, потому что точно такой же мужчина, как и все остальные!
– Формальная логика представляет собой абстрактную систему, не использующую традиционный язык, к которому, например, прибегаем мы, желая что-либо обсудить. Это универсальный метод, призванный манипулировать математическими понятиями. В итоге я, не зная китайского, могу понять логические выкладки, сделанные китайцем[9].
– А зачем это вам, не считая, конечно, стремления понимать китайцев?
– Как это «зачем»?
– Ну, какова конечная цель этой вашей логики?
– Доказывать! Мы изыскиваем штампы, позволяющие окончательно устанавливать математические истины.
– Что-то наподобие кулинарного рецепта?
В тот день мне удалось немного разгадать его тактику обольщения. Он был не так уж скромен. Просто я была образчиком, заслуживающим отдельного изучения, и он не знал, что со мной делать. Найти ко мне подход было намного труднее, чем к студенткам, потому как меня совершенно не волновали его университетские успехи. Поэтому ему приходилось идти мелкими шажками, останавливаясь после каждого этапа и оглядываясь назад, дабы оценить пройденный путь. Случай; прогулка; еще одна прогулка; чай. Что с ней обсуждать? Пусть говорит сама. Позже он признавался мне, что обычно использовал совсем другую технику лова – назначал очередной пассии свидание в аудитории университета, где корпела другая студентка, которая и была объектом его истинных притязаний. Ревность; конкуренция; бильярд на зеленом сукне – одним словом, прикладная математика в действии.
– Но ведь всего с помощью вашей логики доказать нельзя, разве нет? К примеру, разве можно доказать любовь?
– Чтобы что-то доказывать, надо первым делом выработать строгую формулировку, затем разложить проблему на составляющие, маленькие, но твердые и нерушимые. Во-вторых, нельзя пытаться распространять все без разбора на эту область знания, это было бы неправильно. Любовь не подпадает ни под какую формальную систему.
– Формальную систему?
– Это язык, предназначенный строго для математических целей. Он базируется на некоей совокупности аксиом. А любовь по определению субъективна. И никаких аксиом в ней не может быть изначально.
– А что такое аксиома?
– Это исходное положение, истинное само по себе, на котором строится более сложное знание, например теорема.
