– Все в порядке, любимая, да?
Я ответила ему, что пора бы купить ему новые брюки, ведь старые уже все вытерлись. Когда мы вышли из комнаты, Жером курил сигарету на кухне.
– Она мне клянется, что все будет кончено, если я не вылечу в Париж сегодня вечером.
Его сотрясал нервный смех. Мне захотелось есть. Я поставила кипятить воду, чтобы разогреть томатный соус.
– Она скучает по тебе, – сказал мой муж.
– Ты сообщил ей, что твой рейс – послезавтра?
– Она хочет, чтобы я переехал к ней жить.
Мой муж открыл вторую бутылку «бордо», а Жером помог слить мне макароны через дуршлаг.
– Живи у нас сколько хочешь, – шепнула я ему на ухо.
За ужином, поскольку все молчали, я спросила у них, знают ли они о том, что на рынке теперь появились непрокалываемые шины.
– А для мопедов они тоже выпускают? – поинтересовался Жером.
– Не думаю.
Мой муж, который, чтобы выручить немного денег, собрался в конце января продать свою «Джетту», сказал, что не верит во всякие гаджеты, которые к тому же противоречат законам физики. По его мнению, шина должна была сдуться, по крайней мере одиножды за свою жизнь, или, что еще точнее, просто оказаться проколотой, что и подтвердило бы, что это шина, а не черт знает что. Короче, шина – это шина. Я пододвинула несколько хлебных крошек к своей тарелке.
– А применима ли эта же теория к мужчинам?
Жером убрал все со стола, добавив затем, что это вопрос сложный для всех.
На следующий день мой муж сказал, что ему нужен тонер для принтера, и Жером поехал с ним в центр города. В квартире было темно, когда я вышла из своей комнаты. На кухне стояла тишина, предвечерняя тишина, от которой не остается никакой надежды на прогресс, пусть даже и цветы на подоконниках зелены как никогда. Я лежала в ванне, когда в квартире послышались шаги. Я надела халат. Мой муж был занят установкой нового тонера.
– Ты хочешь распечатать твои главы?
– Может, попробую первую.
На кушетке валялся разноцветный пакет магазина «Бенеттон».
– Ты купил брюки?
– Нет, это Жером выбрал свитер для Беатрисы.
Я заглянула в пакет и раздвинула упаковочную бумагу. Это был свитер из синтетики бирюзового цвета. Вырез буквой V, a манжеты отделаны белыми жемчужинками. На круглом столике завибрировал принтер и начал выплевывать листы бумаги с черными и цветными полосами.
– Жером поехал встречаться с Камиллой, – продолжал Бенуа, довольный тем, что ему удалось наладить принтер.
– Ему не хочется, чтобы пропала вторая ночь в отеле.
Я поправила упаковочную бумагу, и мы сели перед телевизором есть пиццу с шампиньонами. Затем мой муж вернулся к себе в комнату, прихватив баночку пива. Я вымыла тарелки и закурила сигарету. Пуская кольца дыма, я думала, сколько еще времени я проживу с Бенуа. Буду ли я через год сидеть за столом на той же кухне? В десять часов я постучала в дверь его комнаты. Черные от текста страницы теперь лежали на поддоне принтера, а сам Бенуа был занят игрой в шахматы.
– Ты идешь спать?
– Сейчас. Я как раз сейчас уделаю хорвата.
Я увидела пакет «Бенеттона» на кушетке и сказала мужу, что он мог бы и мне купить подарок, как это сделал Жером своей Беатрисе. Я сказала ему, что он – элементарный эгоист, который изменял жене со своими студентками, который к тому же предпочитает играть в шахматы, вместо того чтобы писать дурацкий роман, ради которого он, между прочим, поставил под удар свою карьеру.
– Дурацкий роман?
Я расстегнула блузку и надела свитер Беатрисы.
– Да ты просто старая сдувшаяся шина, – сказала ему я.
– Ты что? Сними сейчас же, это – не твое.
– А что, померить нельзя? Может, я такой же куплю. Может, я стану некой Беатрисой, которая бросит тебя ради некоего Армана. И что ты на это скажешь, а?
Я повернулась направо, затем налево. Ткань была свежей и удобной.
– Послушай, бирюзовый – явно не твой цвет, – выдохнул мой муж.
Я хлопнула дверью.
Когда спустя несколько минут вдруг зазвонил телефон, мое сердце забилось еще быстрее. Я сняла трубку дрожащей рукой.
– Жерома нет, – объявила я Беатрисе.
– Передайте ему, пожалуйста, чтобы он мне перезвонил, когда вернется. Мне нужно ему кое-что сказать.
– Хорошо, я только не знаю когда. Вы вообще как, когда-нибудь спите ночью?
– А он – что? Поехал к родителям в Лаврансьены?
Я расхохоталась.
– Нужно сказать «Лаврентиды», «Лаврентийские горы».
– Так он там? Где он? У вас уже десять часов вечера. Он вам наверняка рассказал о нас двоих. Допустим, я тогда сглупила. Но с кем не бывает? Он для меня много значит.
Я задумалась: а есть ли мне смысл говорить правду Беатрисе? Так ли нужна мне была жертва? Когда вообще всему этому придет конец? Я пыталась наладить дыхание и почувствовала, как от выступившего пота начали влажнеть мои подмышки, а с ними и намокал свитер Беатрисы.
Около одиннадцати утра Жером приехал за вещами. Камилла вызвалась довезти его в аэропорт. В окно гостиной я увидела, как она ждет его в своей изъеденной ржавчиной хондочке. Она курила и выпускала дым наружу, похлопывая при этом пальцами другой руки по рулю. Мы помогли Жерому дотащить его грузный чемодан до багажника и сказали на прощание: «Наш дом для тебя всегда открыт».
– Было бы здорово, – заявил мой муж, – провести каникулы вчетвером, с Беатрисой.
– Кстати, – вмешалась я, – она думает, что вчера ты ночевал у родителей.
Бенуа вытаращил на меня глаза: он был явно удивлен.
– Спасибо, – ответил мне Жером с улыбкой – Но я как-нибудь разберусь.
– Как знаешь.
Бип, бип. Камилла нажала на гудок. Жером сел в машину, и машина тронулась с места. Мы с мужем остались на тротуаре. Он обнял меня за талию, а машина уже исчезла из виду. В этот момент я ощутила покой.
Вернись, Жюльен!
Понедельник, 18 час. 40 мин.
Сегодня утром я проводила Жюльена в аэропорт. Его машина останется у меня на неделю: по его просьбе я должна отвезти ее в гараж, чтобы поменять зимние шины. На прощание Жюльен чмокнул меня в щеку и пообещал позвонить, как только прилетит в Лондон. А вдруг он погибнет во время теракта, тогда как? Он растворился в толпе, а меня пронзила мысль, ясная как хрусталь фирмы «Баккара», который запрещено класть в посудомоечную машину: без Жюльена я элементарно пропаду. Мне захотелось крикнуть: «Вернись, Жюжю! Не бросай меня! Неделя разлуки – это слишком долго!» В желудке у меня образовался ком. А вдруг я эмоционально зависимая личность? Или меня снедает тревога? Или это вчерашний гусиный паштет дает себя знать? Но этот чертов ком точно застрял где-то внутри!