Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
– Одна, Серафима?
– Кому быть-то? – закрыла она тяжёлые веки, поморщилась.
– Вроде звонили? Нет?
– И тебе померещилось?
– Слышала я, будто дверь открывали, – приложила та мокрый платок на её горячий лоб. – Укутать ноги?
– Не надо. Вставала вот, – слукавила она, – проверяла, не настежь ли дверь.
– Да что ж я? Как можно настежь? Ещё в уме. Подымайся, Ларионовна. Чего вылёживать-то? На том свете належимся. Я сейчас чаёк сгондоблю. Горяченького попьёшь. И все думки из головы.
– Нет уж. Я теперь не встану. Отец Кирилл был. Я обо всём распорядилась. Службу проведут здесь. Вот только дождаться, когда привезут Дмитрия Филаретовича.
– Чего же тянут? – в который раз спросила соседка, самой под восемьдесят, хоть и легка на ноги, но с памятью не в ладах: десять раз одно и то же, устала ей отвечать вдова.
– Ты же здесь была? Понятой при осмотре? Не помнишь?
– Народ бы успеть оповестить.
– Знают, кому нужно. Я Тоську с первого этажа попросила, она по подъездам пробежалась. Аркадия Викентьевича что-то не видать. Не случилось с ним чего? Не заходил он, пока я валялась?
– С живым ещё Филаретычем видела, а больше нет.
– Вот беда!
– Да что с ним сбудется? Молодой, крепкий. Прибежит.
Соседка копошилась, ахала, охала, крестилась в верхний угол на иконы:
– Я что говорю, Ларионовна?.. Алтарь-то ваш не убрать? В зале. Как привезут тело, народ-то разный соберётся, – она кивала на комнату, где все стены были увешаны золотистыми, покоряющими благородством иконами и картинами на библейские темы в тяжёлых старинных рамах. – Ворья-то сейчас! Не уследишь. Ты вон в каком виде, и я того хуже.
Ответить Серафима не успела, в передней позвонили.
– Привезли! – охнула соседка и бросилась туда, но скоро вернулась, не одна, за её спиной скромно прятался бледный Дзикановский.
– Аркадий Викентьевич! – не удержалась вдова, и слёзы залили ей лицо. – А я уже всё передумала! Покинул нас Дмитрий Филаретович.
Он, видимо, уже всё знал, чернел впалыми глазами и чёрной до синевы бородой, глаз на неё не подымал, впалые щёки на белом лице не оставляли сомнений – мучился не один час.
– Что ж вы не приходили? – спросила всё же вдова, не удержалась.
Соседка засобиралась уходить, бросилась к двери:
– Я после загляну.
– Я всё передумала. Не заболели ли вы?
– Да, – кивнул он. – Только встал на ноги. Мне отец Кирилл о беде поведал. Я к вам.
– Да что же с вами случилось, голубчик? Участковый мне передал слова следователя, который у нас осмотр делал. Будто Дмитрий Филаретович мог отравиться. Потому и затяжка. Исследуют они сейчас… тело. Уж не вместе ли вы что кушали?
– Извиняюсь покорно, Серафима Илларионовна, что же кушать за шахматами? – опустил глаза Дзикановский. – Как обычно. Так… Пустяки разные. С кухни, правда, Дмитрий Филаретович булочку приносил и чай.
– Не пили?
– Да это не допрос ли, матушка? – Дзикановский опёрся плечом о косяк двери. – Как обычно. За несколько часов, что мы потратили на три партии, полбутылочки коньяка хватило.
– Я же его предупреждала не пить перед сном! – взмолилась Семиножкина и откинула голову на подушку. – Несносные вы, безжалостные!.. Не думаете о других!
– Помилуйте, Серафима Илларионовна! Несколько капель!
– Перестаньте. Сами проговорились, что мучились. Потому и явились не сразу.
– Я же, простите, животом страдал. Будто кишечное отравление. Но самую малость. На второй день отпустило.
– Вы молоды. Сравнили. А что с животом? Что кушали?
– Да ничего. С кухни, я же говорил… А коньяк для сосудов!.. Нет. Это не причина.
– Ах, Аркадий Викентьевич! Что мне сказать!..
– Простите, но…
– Следователь молодой, но такой странный. Всё ему интересно, всё он выспрашивает. Я почувствовала себя преступницей. А вы пропали…
– Моё самочувствие, Серафима Илларионовна, мне не позволяло. Но как только улучшилось…
– Оставьте меня.
– Серафима Илларионовна, дорогая!
– Подайте мне воды и уходите. Мне надо побыть одной.
Он долго возился на кухне, вошёл ещё более бледный, потерянный, но как всегда красивый. Она выпила из его рук, оттолкнула стакан:
– Вы помните. В двери английский замок. Захлопните сами. Прощайте!
Сказала с надрывом и действительно с глазами её будто что-то случилось, будто они покрылись туманом или сумеречной пеленой, а голову закружило, убаюкивая. Последнее, что запомнилось ей, это большая безликая физиономия наклонилась над ней, и голос произнёс что-то. Но что это были за слова, она уже разобрать не могла, провалившись в тяжёлую бездну сна.
Глава VI
Повидав и пережив многое, Игорушкин постиг науку предугадывать возможные удары судьбы и неприятности. Интуиция, выработанная годами, берегла его, спасала, казалось бы, в безвыходных ситуациях, помогала вовремя учуять, откуда дует ветер беды, и он успевал уберечься. Ожидаемая стрела, переиначил он древнего поэта, нежнее жалит. А то, чем он занимался, что избрал однажды на всю жизнь, оставив тихую профессию провинциального учителя, было не увлекательной игрой или азартным приключением, это оказалось жестокой борьбой, когда за ошибки приходилось расплачиваться многим, а то и жизнью, ибо на карту поставлена честь мундира и государева ока.
Особенно почувствовал он это после назначения прокурором города Сочи. Хотя за плечами уже был опыт работы в одной из центральных областей и в прикавказской республике, тогда впервые и испытал, как за секунды мокрым становится китель на спине и под мышками, как не хватает воздуха и останавливает сердце неудержимый животный страх. Именно от него, от постыдного, презренного животного страха он, большой, здоровый, сильный молодой мужик почти двухметрового роста, приучивший себя достойно держаться в любых ситуациях, однажды ничего не мог поделать и стыл безмолвной глыбой, выпучив глаза. Это случилось в один из приездов Сталина на отдых. Впервые в метре от себя он увидел вождя живым. Генералиссимус пренебрёг грозной формой, чем блистал с портретов, лениво вышагивал в светлой фуражке, пиджаке и штанах, попросту заправленных в чёрные лайковые сапожки. Изредка из встречающихся кому-то кивал головой, но без эмоций, будто задумавшись о своём, глубоком. И вдруг развернулся, приметив незнакомого, отстранил мельтешивших, мешавших и упёрся в его грудь трубкой, не подымая головы и хмуря брови. Вроде вождь что-то сказал чуть слышно, прожёг его тигриным взглядом жёлтых глаз. Кажется, даже спросил. Но Игорушкин онемел. И тогда вождь поднял голову.
– Этот и есть новенький? – оживил ему уши скрипучий грузинский акцент. – Не частенько наш прокурор их меняет? Не доверяет?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
