Глава 1
«Держитесь, гады!..»
На стенах кабинета висели грамоты, дипломы, письма благодарности от Красного Креста и других международных организаций… Все это выглядело безмолвным свидетельством достижений еще совсем недавно живого украинского журналиста Виктора Лаврова. «Журналист года», «Человек года», «Лучшему репортеру», «Мужество и Честь»… Гордость театрального артиста — афиша, а гордость журналиста — письма зрителей, написанные от руки. Сколько их было у Лаврова? Видимо-невидимо. Просто какие-то обои из грамот и дипломов. Но кроме этих листков было у него еще кое-что более важное: всенародные любовь и признание.
Уволившись с телеканала, Виктор еще не успел забрать свои вещи. Может быть, надеялся, что однажды он еще сядет в это кожаное компьютерное кресло, откроет ящик стола и достанет записи, сделанные где-то в поездке — по старинке, размашисто, от руки, — и родится очередной эксклюзив, который станет сенсацией для всей Украины. Он опять произведет фурор в средствах массовой информации, и о нем вновь заговорят даже в отдаленных уголках большой страны, которую Лавров так самоотверженно любил… На столе в аккуратной рамочке было фото его дочек — одновременно похожих и не похожих на отца. Девочки стояли в обнимку где-то в ботаническом саду на фоне сирени, которая только что зацвела. «Моя настоящая съемочная группа», — шутил Виктор.
— А что мы им скажем? — глухо произнес Радуцкий, проводя пальцами по деревянному багету.
На Максима было страшно смотреть. Продюсер посерел и осунулся. Известие о гибели Лаврова состарило его сразу на несколько лет. Во всем, что произошло в небе над Кенией, он винил только себя. Возможно, если бы Лавров остался на канале и поехал в командировку официально, этого бы не случилось. Конечно, это была наивная мысль, но расставание Максима с Виктором нельзя было назвать теплым, поэтому продюсер себя и корил.
— Что мы скажем детям? — обведя кабинет отсутствующим взглядом, опять спросил Радуцкий. Скорее всего, он спрашивал себя самого.
— …Ничего не скажем, — отозвался Короленко. — Пока ничего и никому…
— Но…
— …в интересах следствия.
— А разве кто-то ведет следствие? — Максим с недоверием посмотрел на Короленко.
— Я веду… — утвердительно ответил полковник. — …Вот как узнал о Витьке, сразу решил, что веду. И если это не несчастный случай… Поверь мне. Те, кто его убил, ответят за это.
Короленко было не узнать. Всегда непробиваемый, в этот раз он пальцами своей единственной руки нервно мял… кусок хлеба. Плохая, даже чудовищная привычка истязать хлеб, но — у каждого свои недостатки. Может быть, это был единственный минус пенсионера спецслужб.
— Перед кем ответят? — удивленно спросил Максим.
— Передо мной…
— Ты же офицер… и… — растерялся Радуцкий.
Он не мог понять полковника. Что это? Ребяческое позерство? Глупость? Просто нервы?
— …Я пенсионер спецслужб, — спокойно ответил Короленко. — К тому же с очень плохим характером.
— Но что же делать? — Макс выглядел беспомощным. — Мне как руководителю необходимо объявить…
— …Максим, — строго перебил полковник. — Ничего не нужно объявлять. Сведения о гибели группы Лаврова нам поступили по засекреченным каналам из посольства в Кении. Об этом знают люди, которых можно пересчитать по пальцам одной руки, включая тебя.
Произнося эти слова, Короленко демонстративно положил свою единственную руку на стол ладонью вверх.
— Ты хочешь спросить, для чего я пришел и рассказал о разбившемся самолете тебе? — предвосхищая вопрос Радуцкого, Короленко спокойно уселся в кресло у стола. Максим только кивнул головой в ответ. Он никак не мог привыкнуть к способности Короленко угадывать мысли собеседника.
— Я пришел, чтобы попросить тебя об одном очень серьезом деле…
* * *
Шитый, взяв в руку шумовку, неторопливо снял свежую наледь с поверхности лунки, затем аккуратно опустил в воду тоненькую леску с двумя мормышками. Удивительно видеть, как блестящая снасть исчезает в темной глубине просверленной коловоротом окружности. Да и сам поиск и сверление лунок во льду — занятие забавное. Сначала стучишь пешней по льду то тут то там, будто спрашиваешь у рыбы: «Можно войти?» Затем начинаешь сверлить лунки. Для любого настоящего рыбака предвкушение ловли на мормышку, мотыля или блесну сродни ощущениям атлета, учуявшего запах железа спортзала в раздевалке, или водителя, открывающего гараж, где стоит его новая машина. Обалдеть можно от счастья. И Шитый балдел: у него были и машина, и спортзал, и пруд.
Зимняя рыбалка хороша для сытых, состоятельных, довольных жизнью людей. Снаряжение и обмундирование для такого вида отдыха стоят недешево, а если еще и водоем свой… И все лишь ради того, чтобы весь день просидеть на морозе, а иногда и на ветру. Можно, конечно, спасаясь от ветра, поставить шатер или вернуться на виллу, стоящую неподалеку. Но не для того рыбак выходит на лед, чтобы куда-то уходить, и Виталий Евгеньевич с удовольствием вдыхал морозный воздух, сосредоточившись на кивке коротенькой удочки для подледного лова и медленно то поднимая, то опуская ее, дразня хищника.
Рядом, справа, у широкого рыбацкого сапога лежал десяток окуней размером с ладонь — замерзших, но не успевших уснуть на свежем воздухе. Застывшая рыба, произвольно изогнутая в разные стороны, покрылась инеем. Оттают — оживут. А пока — опять поклевка, и чиновник принялся вытягивать из лунки очередного полосатого красавца. Судя по ходу лески и сопротивлению пойманной рыбы, она была достаточно крупной. Вскоре из воды показалась довольно-таки большая пасть с мелкими-мелкими зубами. Осталось только подцепить окуня пальцами под жабры и…
— Что, клюет?!
Неожиданный громкий вопрос за спиной не смутил Шитого. Он спокойно завершил свое дело, вытянув из лунки самого большого за сегодня окуня с темной спинкой и такими же темными полосками по слегка зеленоватым бокам.
— А-а-а. Хорош, бродяга, — сладко протянул Сысоев, показываясь на глаза Шитому. — Грамм триста будет.
— Какие новости, Геннадий Александрович? — так же, без приветствия, обратился Шитый к Сысоеву. Чиновник знал, что если офицер спецслужб потревожил его в выходной день да еще и начал издалека, то новости определенно есть и, скорее всего, не очень хорошие. Срочные и неотложные известия, как правило, не из разряда приятных.
— Лавров погиб, Виталий Евгеньевич.
Шитый на мгновенье застыл с окунем в руке, затем бросил его на лед и молча достал из кармана платок, вытирая руку от слизи.
— Кофе будешь?
Дымящаяся бурая душистая струйка из термоса щекотала ноздри бодрящим ароматом. Рядом с Шитым стоял еще один раскладной стульчик. Сысоев кофе взял, но присесть отказался.
