У дороги стоял указатель: «Закусочная-мотель, 3 мили».
— Ты вообще собираешься рассказать мне, кто ты такой? — спросил мальчик, правда, без всякого интереса в голосе. Он уже завернулся в тонкое одеяло и явно собирался поспать.
— Конечно, — кивнул Стоуни. — Разумеется, расскажу. Чуть позже.
Однако он вовсе не сделает этого.
Он не был уверен в том, что знает сам, зачем ввязался в такую авантюру.
Зачем он возвращается домой с мальчишкой, которого похитил из жалкой лачуги в Техасе?
7
Мотель оказался семейной гостиницей на двадцать номеров. Женщина средних лет, сидевшая за конторкой, бросила взгляд на машину, припаркованную в тени на краю стоянки.
— Сколько вас?
— Я один, — ответил Стоуни. — И падаю с ног от усталости.
— Ехали всю ночь? — поинтересовалась хозяйка, медленно протягивая руку за ключом.
Он кивнул.
— Еду в Балтимор навестить сестру.
— Никогда там не была, но слышала, что это отличный город. Только движение там ужасное. — Она сняла с крючка ключ, и прикрепленная к нему гигантская оранжевая бирка громко звякнула. — Номер пятнадцать. Первый этаж. Чтобы войти, нужно толкнуть дверь и после этого повернуть ключ, иначе замок заест и мне придется пригласить слесаря. Вызов обойдется в двадцатку, а за комнату я беру с клиентов всего двадцать два доллара.
— Понятно, — кивнул Стоуни, протягивая руку.
«Спасибо за южное гостеприимство», — мысленно поблагодарил он с усмешкой.
— Пятнадцатый, — повторила хозяйка, — отсюда налево. Повесьте на дверь табличку для горничной с просьбой не беспокоить.
— А вы не можете просто предупредить горничную, чтобы она не входила? — с легкой долей раздражения спросил Кроуфорд.
— Горничная — это я, — сообщила женщина. — Но я забуду, мистер… — Она посмотрела на только что заполненный Стоуни бланк. — Мистер Роджерс. На это утро у меня уже запланирована тысяча с лишним дел, а надо еще и кофе попить. Так что будьте любезны, повесьте табличку с просьбой не беспокоить.
— Ладно.
«Мистер Роджерс… — подумал он. — Это я. Чудесный денек настает…»
— Пятнадцатый, — снова повторила хозяйка, передавая ему ключ.
8
Не снимая одеяла с негромко посапывавшего во сне мальчика, Стоуни внес ребенка в пятнадцатый номер. Потом, действуя под влиянием некоего внутреннего побуждения, прицепил наручник к ножке стола рядом с телевизором, хотя в глубине души сомневался, что пленник убежит: до сих пор тот вел себя так, будто они старые друзья или родственники. Но что-то все же заставило Стоуни приковать мальчика. И дело было вовсе не в опасении упустить добычу, а в страхе, что странный парнишка может попытаться причинить ему зло, ведь тот знал о существовании пистолета. Однако понятия не имел об остальных вещах: о том, например, что лежало в бардачке.
Стоуни подложил под голову мальчика подушки. Потом присел на двуспальную кровать, а через секунду лег и уставился в потолок. Он должен был бы мгновенно отключиться, но организм почему-то упорно противился сну.
Три или четыре большие черные мухи кружились в воздухе. Стоуни слушал их жужжание, вдыхал несколько затхлый воздух мотеля. Он слышал, как хлопали дверцы машин, как щелкали, открываясь, их замки, как стучали каблуки постояльцев, покидающих свои номера Глаза медленно закрылись, но даже под опущенными веками были по-прежнему устремлены на мух, снующих у него над головой.
Кроуфорд проснулся в поту.
Мальчик сидел на краю кровати, разглядывая своего похитителя. В руках он держал наручники… пустые.
— Это старый фокус, который я выучил по одной книжке, — пояснил он. — Нужно просто поднять руки, чтобы отлила кровь. Если кисти и запястья небольшие, как у меня, где-то через час ты свободен.
Стоуни охватило давно знакомое чувство страха, словно вечно жившего где-то внутри.
Сунув руку под одежду, мальчик вытащил бумажник Кроуфорда и положил его на кровать.
— Еще я осмотрел твои вещи, — сообщил он само собой разумеющимся тоном. — Ты коп.
Угу — пробурчал Стоуни. — Некоторым образом. В числе прочего приходилось быть и копом.
— Тебя зовут Стоуни Кроуфорд. Тебе скоро исполнится двадцать восемь лет. Ты живешь где-то в Аризоне.
— Точно, недалеко от Уинслоу — В голосе его угадывалось некоторое беспокойство.
— Не волнуйся, — Парнишка выглядел несколько подавленным, будто добытые им сведения не соответствовали тому, на что он надеялся. — Если бы я хотел сделать что-нибудь, то уже давно сделал бы. Я держал в руках твой пистолет. Терпеть не могу пистолеты. Так что, я арестован или как?
— Нет, — ответил Стоуни.
— Тогда что? Не понимаю. Ты привез меня сюда и на самом деле кажешься довольно милым и добрым, хотя и несколько дерганым.
— Это очень долгая история, — сказал Стоуни.
— Стоуни, а ту пожилую женщину, которая заботилась обо мне, ты убил?
Кроуфорд покачал головой.
— Нет. Но знаю, кто это сделал.
Мальчик пристально посмотрел на Стоуни, а тот в ответ принялся строить дурацкие рожи. Потом покосился на часы, стоящие на столике у кровати.
Мальчик покачал головой.
— Думаю, время у нас есть — и у тебя, и у меня. Ты из тех, кто проделывает всякие грязные штуки с детьми?
Стоуни едва не подскочил на месте.
— О господи, нет!
— Тогда почему? Почему я?
На вид парнишке было что-то около двенадцати, нов этот миг он выглядел совершенно невинным ребенком.
«Неужели он действительно не понимает?» — удивился Стоуни.
Все казалось столь очевидным с того мгновения, когда Кроуфорд впервые услышал о чудесах в горах, о необыкновенном мальчике, о ребенке, которого называли Пророком. А девять месяцев назад в долине проходила ярмарка, и парнишку привели вниз, чтобы показать людям, продемонстрировать силу, которой тот обладал. Стоуни узнал мальчика, хотя никогда раньше его не видел. И многие другие тоже испытывали чувство узнавания. Правда, не те, кому следовало, а такие, например, как семейство, жившее среди отвесных утесов на перевале Ментироза. Знакомым казалось все: как мальчик шел, как улыбался, его волосы, глаза… Те люди, с которыми он пришел, те ненормальные дикари каким-то образом сумели заполучить его и теперь держали у себя, словно тотем или фетиш. Они знали о нем все и потому прятали от остальных.
Тайну ребенка не раскрывали даже ему самому.
— Если я расскажу правду, ты, наверное, испугаешься, — заговорил наконец Кроуфорд, садясь на кровати. — Не возражаешь, если я закурю?
Мальчик пожал плечами.