Мы вышли во двор. Прямо около подъезда стояла дедушкина машина — новенькая, блестящая, вся такая серебристая. Дедушка уселся за руль и включил зажигание. Мама посадила меня на заднее сиденье, захлопнула дверь и начала обходить машину, чтобы сесть рядом с дедушкой. Но дедушка, услышав хлопок, решил, что все уже в машине, и с силой нажал на газ. Машина рванула вперёд, мама осталась стоять на тротуаре. Я не видела маминого лица: мы уехали слишком быстро.
Всю дорогу до зоопарка я кричала. Я кричала очень громко:
А где-то в глубине дедушкиного кармана надрывался мобильный телефон. Наверное, это звонила мама, чтобы сообщить дедушке, что её нет в машине.
Но у моего дедушки есть одна особенность: когда он за рулём, он выключается из реальности. Он ничего не слышит и ни на что не реагирует.
Я думаю, если бы дедушка не пошёл в артисты, он стал бы Шумахером. Дедушка сидел, наклонившись вперёд и впившись взглядом в дорогу. Он обгонял, подрезал и всё время перестраивался с одной полосы на другую. Без этого мой дедушка просто не может ездить. Он лихо вдавливал в пол тормоза у светофоров и до отказа выжимал газ на поворотах. Он летел так, словно в зоопарке пожар или заболели все звери, и ждут только нас с дедушкой, чтобы мы приехали и всех спасли.
Вся дорога до зоопарка заняла у нас минут восемь. Или двадцать пять. У меня тогда ещё не было часов. У меня и сейчас их нет.
Когда дедушка с невероятным скрежетом затормозил напротив входа в зоопарк, я всё ещё орала. Я же говорила вам, что я орала всю дорогу. И телефон продолжал надрываться в дедушкином кармане.
— Да что же это такое?! — закричал дедушка. — Вы что, не можете раз в жизни спокойно доехать до зоопарка?!
Я замолчала. Дедушка обернулся.
— А где мама? — спросил меня дедушка.
Я заплакала.
В зоопарк мы с мамой всё-таки сходили. Только в другой раз. И без дедушки. А вообще я очень люблю своего дедушку-артиста. И скучаю по нему. Я всё жду, когда же он позвонит. Что-то давно не устраивал нам дедушка сюрпризов.
Здравствуйте, я ваш дядя!
Костик сидел дома один. До прихода мамы оставалось часа два. Все уроки давно были сделаны, но идти гулять нельзя: дождь лил, как из прохудившегося корыта.
Костик задумчиво смотрел в окно, не зная, чем заняться. Дождинки с силой ударяли в стекло, словно хотели продолбить его насквозь и попасть прямо в Костика. Им это никак не удавалось, и обессиленные капли сердито стекали вниз, оставляя на окне размытые потёки.
Внезапно унылая тишина пустой квартиры разорвалась резким звонком. Дз-з-зынь! Дз-з-зынь! Дз-з-зынь! Звонили в дверь. Кто бы это мог быть? Неужели мама пришла раньше времени? Костик радостно бросился в прихожую.
— Кто там? — на всякий случай закричал он на бегу.
— Свои, — ответили из-за двери.
Рука Костика, потянувшаяся было к замку, замерла в воздухе. Голос был мужской, незнакомый.
— Какие ещё свои? — дрожащим голосом спросил человека за дверью Костик. Мама всегда говорила, что открывать дверь чужим нельзя ни при каких обстоятельствах.
— Да это ж дядя Толя! Китёныш, ты что? Я ж телеграмму посылал, что приеду.
Костик заколебался. Китёнышем его называли только самые близкие люди — мама, папа и ещё иногда бабушка, которая приезжала в гости раз в два месяца из очень отдалённого района. Вот только про телеграмму он ничего не знал. Может, мама забыла ему сказать? И кто такой этот дядя Толя?
Костик поднялся на цыпочки и, зажмурив один глаз, другим крепко прижался к стеклянному глазку в двери. Человек снаружи будто почувствовал, что его рассматривают, и наклонился вперёд, приблизив лицо к Костиному глазу. При этом нос человека разбух и вытянулся навстречу Костику, как в комнате смеха, а глаза сузились и уехали куда-то назад. Рот незнакомца был растянут в лошадиной белозубой улыбке.
— Ну, открывай, Китёныш! Я тут весь мокрый! Тебе что, мама Ляля не говорила, что я сегодня буду у вас?
Китёныш… Мама Ляля… Всё сходится. Значит, этот незнакомый дядя Толя действительно свой. Сомнения Костика таяли, словно мороженое в жаркий летний полдень.
— Китёныш! У меня тут варенье. Твоё любимое. Клюквенное, — с мольбой в голосе протянул дядя Толя.
Варенье было последней каплей. Оно и решило всё дело. О том, что Костик любит клюквенное варенье, мог знать только очень-очень свой человек. Пусть даже и незнакомый.
Костик загремел замками и цепочками, и через минуту весь пол в прихожей был залит лужами, натёкшими с дяди-Толиных сапог, шляпы и брезентового плаща.
— А ты большой стал совсем! Вырос! — гудел дядя Толя, загромождая прихожую своим чемоданом, сумками и тюками и с трудом стягивая с могучих плеч мокрый плащ. — Я последний раз у вас был лет семь назад. Тебе тогда года три было. Толстый ты был, ушастый. Куда всё девалось?
Дядя Толя весело потрепал Костика за ухо и ущипнул за тощий живот.
— Значит, сейчас тебе должно быть десять.
— Девять.
— Да? — с сомнением посмотрел на Костика дядя Толя. — Ну, пусть будет девять. Где тут у вас просушиться? На улице дождина!
— Пойдёмте, — вежливо пригласил новоявленного родственника Костик.
— Ба! Ты что это мне выкаешь? — дядя Толя хлопнул Костика по спине. — Я же твой родной дядя. Твоей мамы Ляли троюродный брат. Дядя Толя из Карпогор. Ты что, действительно ничего про меня не знаешь?
— Нет, — тихо ответил Костик.
— Ну как же так? — огорчился дядя Толя. — Я же каждый Новый год открытки… И Ляле на день рождения… Неужели она тебе ничего про меня не рассказывала?
Костик отрицательно помотал головой. Ему стало стыдно за маму, которая столько лет скрывала от него существование своего троюродного брата из Карпогор. И вот теперь этот мамин брат здесь. И он очень расстроен оттого, что Костик ничего о нём не знает.
— Дядя Толя, а где это — Карпогоры?
— О, брат! Это далеко. На Севере, — протрубил дядя Толя, волоча в ванную свой тяжёлый плащ, от которого — на паркете оставался мокрый змеиный след. — Там, знаешь, какие места? Воздух не то что у вас тут. Река. Пинега называется. Вода чистая… Плывёщь летом, лицо вниз опустил — всю рыбу видно. Куда повесить-то?
