— Эй вы, — обратился Бартон к юноше, единственному из мужчин говорившему по-английски. — Подойдите сюда. Как вас зовут?
Юноша нерешительно приблизился к нему и произнес с ярко выраженным акцентом, характерным для жителей среднезападных штатов:
— Вы англичанин, не так ли?
Бартон протянул руку.
— Да-а-а. Меня зовут Бартон.
Парень поднял лишенные волос брови.
— Бартон? — Он наклонился вперед и уставился в лицо Бартону. — Трудно сказать… Не может этого быть… — Затем он выпрямился. — Меня зовут Питер Фригейт, Ф-р-и-г-е-й-т!! — Он оглянулся, а затем еще более натянуто произнес: — Очень трудно сказать что-либо определенное. Все так потрясены, вы же видите. У меня такое ощущение, будто я распался на отдельные части. Но… мы вот здесь… снова живы… снова молоды… и не в аду… во всяком случае, пока. Я родился в 1916 году, а умер в 2008… все из-за того, что натворил этот проклятый пришелец… Я не виню в этом лично его… он только защищал себя, вы же знаете.
Голос Фригейта перешел в шепот. Он невольно улыбнулся Монату.
— Вы знакомы с этим существом? — спросил Бартон, указывая на Моната.
— Не совсем, — немного помявшись, ответил Фригейт. — Я видел его по телевидению и достаточно хорошо знаю его историю.
Он протянул руку так, будто ожидал, что она будет отвергнута. Монат улыбнулся, и они пожали друг другу руки.
— Мне кажется, было бы совсем неплохо держаться всем вместе. Нам, возможно, придется защищаться.
— Зачем? — спросил Бартон, хотя причина ему была совершенно ясна.
— Вы же знаете, какими низкими могут быть люди в своем большинстве, — сказал Фригейт. — Как только они освоятся с тем, что воскрешены, тут же начнется борьба за женщин, еду и вообще за все, что кому-нибудь захочется. И я полагаю, что нам следовало бы подружиться с этим то ли неандертальцем, то ли другим нашим предком, как бы его не называли. В любом случае, он будет незаменим в драке.
Казз, так его стали называть в последствии, казалось, так и рвался в группу. Однако он всегда настораживался, как только кто-либо оказывался слишком близко к нему.
Мимо брела женщина, непрестанно бормоча себе под нос по-немецки:
— Боже мой! Что я такое сделала, что Ты обиделся?
Какой-то мужчина, размахивая кулаками, кричал по-еврейски:
— Борода! Моя борода!
Другой человек орал на сербском, показывая на свои половые органы:
— Меня сделали евреем! Евреем! Только представьте себе! Нет, этого нельзя вынести!
Бартон ухмыльнулся и произнес:
— Этому человеку и в голову не приходит, что, может быть, его сделали магометанином или австралийским аборигеном, а то и древним египтянином! Ведь все эти народы тоже практиковали обрезание.
— А что он говорит? — поинтересовался Фригейт.
Бартон перевел, и молодой человек рассмеялся.
Какая-то женщина пробежала мимо них. Она трогательно пыталась прикрыть руками грудь и лобок, шепча при этом:
— Что они могут подумать. О Боже! Что они подумают.
Мимо прошли мужчина и женщина. Они разговаривали по-итальянски так громко, словно их разделяла широкая автострада.
— Не может быть, чтобы мы находились на небе… Я знаю, о Боже мой, я знаю! Я видела здесь Джузеппе Замеини, а ты знаешь, какой он порочный человек… Он должен был гореть в адском пламени! Я знаю… знаю. Он обкрадывал казну, был завсегдатаем всех борделей, часто напивался до смерти… а теперь он здесь… Здесь!.. Я знаю… я знаю…
Другая женщина бежала, выкрикивая по-немецки:
— Папа! Папа! Где ты? Это же твоя дорогая Хильда!
Какой-то мужчина сердито смотрел на них, не переставая повторять по-венгерски:
— Я ничуть не хуже других и даже, наверное, лучше многих. И за что же, о Господи, ты поместил меня вместе с ними в ад?
Какая-то женщина кричала, причитая:
— Я потратила всю свою жизнь, всю свою жизнь. Я делала ради них, что угодно, и вот теперь…
Один мужчина, размахивая перед собой металлическим цилиндром, как кадилом, призывал:
— Идите за мной в горы! За мной! Мне открылась истина, люди добрые! За мной! Мы будем в безопасности там, как у Бога за пазухой! Не верьте — все это обман зрения! За мной! Я открою ваши глаза!
Другие несли всякую чушь или молчали, плотно сцепив губы, как будто опасаясь выпустить наружу то, что кипело у них внутри.
— Пройдет некоторое время, прежде чем все успокоятся, — заметил Бартон. Он чувствовал, что пройдет немало времени, пока и для него мир обретет реальность!
— Возможно, они так никогда и не познают истину, — сказал Фригейт.
— Что вы имеете в виду?
— Им была неизвестна Истина — Истина с Большой Буквы — на Земле! Почему же они должны познать ее здесь? Что заставляет нас полагать, что нам станет доступным Откровение здесь?
Бартон пожал плечами и сказал:
— Не знаю. Но я все-таки думаю, что нам обязательно нужно определить, куда мы попали и как нам можно выжить в этом новом мире. Удача сопутствует тем, кто ищет. Дорогу осилит идущий!
Он сделал жест в сторону реки.
— Видите эти каменные грибы? Они, кажется, размещены с промежутками в милю. Интересно, каково их назначение?
— Если хорошенько присмотреться, — отметил Монат, — то видно, что поверхность каждого из них содержит около семисот круглых отверстий. Они, похоже, такого же размера, как и основания наших цилиндров, так что их можно вставлять в эти углубления. И еще, в центре поверхности шляпки каждого гриба помещен цилиндр. Обследовав этот цилиндр, мы сможем выяснить назначение остальных. Я полагаю, что он помещен туда только для того, чтобы и мы поступили так же.
5
К ним подошла женщина среднего роста, превосходного сложения. Ее лицо с большими темными глазами было бы прелестным, если бы не отсутствие волос. Она не прикрывала руками свою наготу, но Бартона ничуть не возбуждало то, что он смотрел на обнаженную женщину. Все его чувства сейчас были притуплены.
Хорошо поставленный голос женщины имел оксфордский акцент:
— Я прошу извинить меня, джентльмены, но я невольно вас подслушала… Вы — единственные, кто говорит по-английски. Я — англичанка и ищу защиты. Поэтому я отдаю себя на вашу милость.
— К счастью для вас, мадам, — отвесил поклон Бартон, — вы обратились как раз к нужным людям. По меньшей мере, говоря за себя, я могу вас заверить, что вам будет оказана любая защита, которая в моих силах. Хотя будь я похож на нескольких знакомых мне английских джентльменов, вы бы, возможно, раскаялись в своем опрометчивом поступке. Кстати, этот джентльмен — не англичанин. Он — янки.
