— Надеюсь, этот ветер утихнет до завтра, — произнесла Бонни, завязывая вторую ленточку. — Папа не очень хорошо плавает.
Джон Нортон был в Брюсселе на собрании по поводу беспокойств в Египте. Поговаривали, что это могло привести к закрытию Суэцкого канала. Из-за этого нефтяные танкеры оказались бы в ловушке. В понедельник утром Джон отправился на пароме в Дувр. Предполагалось, что он вернется в пятницу.
— Как бы мне хотелось, чтобы папочка не уезжал так часто, — мечтательно сказала Камелия. — Как бы я хотела, чтобы он каждый вечер приходил домой.
Бонни улыбнулась и нежно погладила дочку по голове. Она была уверена, что проблема на Ближнем Востоке была всего лишь бурей в стакане воды. Но Джон боялся, что это закончится войной, из-за чего несколько недель не находил себе места. Бонни подумала, что дочь заразилась волнением отца и поэтому так заговорила.
— Он вернется на выходные и, если погода улучшится, сходит с тобой на болото посмотреть на новорожденных ягнят. Я уверена, что папа тоже хотел бы быть с нами каждый вечер, но так он зарабатывает деньги, дорогая. Он очень важный человек.
Когда Камелия дошла до конца Мермайд-стрит, то оглянулась и увидела, что Бонни все еще стоит в дверях, чтобы помахать ей на прощание. Камелия помахала в ответ и медленно продолжила свой путь. Магазины только начали открываться, мистер Банкворс из бакалейной лавки поприветствовал ее и крикнул, чтобы она держала шляпку, а мистер Саймондз, ее друг-полицейский, проехал мимо на велосипеде и посигналил в звонок.
Днем ветер усилился. В классной комнате дрожали стекла. Они выучили таблицу умножения и теперь писали диктант. Мисс Греди задала выучить еще десять слов на завтра и предупредила:
— Горе тому, кто не сможет произнести эти слова по буквам.
Камелия удивилась, когда не увидела маму у ворот, где та обычно ждала ее в половине четвертого. Бонни почти всегда ее встречала, а иногда они даже ходили в чайную «Норас», чтобы попить чаю с пончиками. Камелия не расстроилась — теперь она могла заглянуть в кафе «Вулворс». Бонни не очень нравилось в «Вулворс», она говорила, что там «пахнет деревянным полом», но Камелия не обращала на это внимания. Ей нравилось смотреть на сладости, на лимонадную пудру в стеклянных коробочках, на то, как работники взвешивают сладости в целлофановых пакетиках. Она хотела бы работать там, когда вырастет, хотя папа всегда смеялся, когда она говорила об этом: он считал, что она может поставить перед собой более высокую цель.
Около четырех Камелия шла по Мермайд-стрит и напевала песню Алмы Коган «Никогда не танцуй танго с эскимосом». Она услышала эту песню в «Вулворс» и теперь хотела выучить слова, чтобы спеть папочке, когда тот вернется из Бельгии.
Камелия удивилась, увидев интенданта Виллиса. Он был другом родителей и иногда заходил с женой на ужин, но девочка никогда раньше не видела его в форме полицейского. Он был крупного телосложения, с красным, словно обветренным лицом. Сегодня он казался еще больше — просто заполнил собой маленькую прихожую.
— Здравствуйте, мистер Виллис, — сказала Камелия, бросив рюкзак на пол. — Где мама? — И, не дожидаясь ответа, проскользнула мимо него в гостиную.
Но увидев маму, девочка сразу поняла, что что-то случилось. Бонни сидела в кресле, опустив худенькие плечи, и неподвижно смотрела на огонь. Она даже не повернула головы, когда дочь вошла в комнату. Рядом с Бонни сидела молодая женщина-полицейский с рыжими взъерошенными волосами. Она сразу вскочила, ее лицо зарделось, словно от стыда.
— Мамочка! Что случилось? — спросила Камелия, подбежав к матери. Ее напугало опухшее от слез лицо Бонни и заплаканные глаза. — Почему здесь полиция?
Последовала тяжелая пауза. Камелия слышала тиканье старых дедушкиных часов и треск углей в камине. Она поняла, что трое взрослых были так поражены чем-то, что ее появление застало их врасплох.
— Мамочка, — Камелия внезапно почувствовала, что продрогла до самых костей, — скажи мне!
— О, дорогая! Папа, — произнесла Бонни странным, натянутым голосом и вдруг заплакала, схватив Камелию в объятия и так сильно сжав ее, что та едва могла дышать.
О произошедшем несчастье рассказал мистер Виллис. Он присел перед девочкой на корточки и сказал, что в Брюсселе у отца случился сердечный приступ.
— Но когда же он вернется домой? — спросила Камелия, так ничего и не поняв. Она смотрела то на красное лицо мистера Виллиса, то на белое лицо его напарницы, то на свою заплаканную мать. — Он ведь вернется домой?
Большая мужская рука опустилась на ее плечо. Она была очень тяжелой, а всегда веселое лицо полицейского осунулось.
— Боюсь, он больше никогда не вернется домой, милая, — проговорил мистер Виллис печально. — Понимаешь, он умер от сердечного приступа. Папа теперь будет жить с Иисусом.
Позже, ночью, Камелия лежала рядом с матерью и пыталась понять все, что услышала и увидела за последние шесть-семь часов. Это было похоже на кошмарный сон, но Камелия знала, что не спит. К ним заходил доктор Негус. Он дал матери какие-то таблетки, после которых она перестала плакать и наконец заснула. Миссис Тулли, уборщица, спала на кровати Камелии, а завтра должна была приехать бабушка, чтобы заботиться о них. Несмотря на то что в большой кровати было тепло и уютно, а тело матери действовало успокаивающе, Камелия все же не могла уснуть.
На Мермайд-стрит ярко горели фонари, и Камелия могла хорошо рассмотреть комнату родителей. Зеркальные дверцы шкафа отражали свет с улицы, на столике стояли бутылочки духов, которые собирала Бонни, а белое неглиже, висевшее сзади на двери, походило на привидение. Для Камелии эта комната была храмом, тут отражались интересы ее родителей: книги отца, коробочка с запонками стояли с его стороны кровати, с маминой стороны находился крем для рук и лак для ногтей. Даже кровать пахла ими. На подушке отца сохранился запах его пенки для волос, а на маминой — аромат ее духов. На выходных Камелия всегда приходила к ним по утрам. За чашкой чая они обсуждали дела, которые необходимо было сделать, места, которые хотели посетить. Но сейчас Камелия лежала, вдыхая запах отца, и в голове у нее крутились обрывки фраз, сказанные взрослыми днем. Вдруг она поняла, что все, что еще этим утром казалось таким постоянным и надежным, исчезло навсегда.
Спустя четыре недели после похорон отца Камелия сидела внизу, рисовала карандашами и вдруг услышала, как мама и бабушка ругались в спальне. Камелия не хотела этого слышать, но ничего не могла поделать — их голоса заполнили маленький дом.
— Я не потерплю, чтобы ты говорила со мной в таком тоне, — сказала бабушка. Голос ее дрожал, как будто она плакала. — Я приехала сюда, чтобы помочь тебе, но я смогу это сделать, только если ты будешь содействовать мне в этом.
— Убирайся обратно в Лондон, — кричала на нее Бонни. — Ты то и дело критикуешь меня и суетишься. Я пытаюсь вернуться к нормальной жизни, но ты не позволяешь мне.
— Ты не можешь выйти из дома в розовом платье, слишком мало времени прошло с тех пор, как ты овдовела, — заметила бабушка. — Что подумают люди?
