Магнус нахмурился. Он смотрел то на Ника, то на Мэл.
— Звучит так, как будто ты наконец нашла недостающие части мозаики.
— Помнишь, как Бонни любила красивые обертки? — спросила она Магнуса.
Он хитро улыбнулся.
— У меня никогда руки не доходили до обертки, — произнес он.
— Думаю, что у меня дошли, — сказала Мэл мягко. — Я думаю, что папка с письмами будет последним кусочком в мозаике.
Все удивленно посмотрели на нее.
— Я не понимала, почему Бонни хранила все эти письма, — продолжала Мэл, по очереди глядя на каждого из присутствующих. — Но я разгадала эту загадку, когда дедушка нашел в коттедже письма Бонни к Хелен. Так же, как Хелен не смогла уничтожить доказательства того, что она отдала меня Бонни, Бонни не смогла уничтожить письма от Магнуса, Маелза, Джека и Хелен. Она хотела, чтобы однажды я их увидела. Теперь я в этом уверена. Она хотела, чтобы я обо всем узнала. Она собиралась мне все объяснить и хранила эти письма для меня.
Мэл наклонилась к Нику.
— Бонни не собиралась умирать молодой. Она плыла по жизни, надеясь, что когда-нибудь ей удастся все исправить.
— К смерти нельзя подготовиться, — ухмыльнулся Магнус. — Каждую ночь я ложусь спать с намерением уладить свои дела, но до сих пор ничего не получается.
— Ты прав, в тот день, когда Эдвард за мной гнался, я думала о том, что не успела сказать Нику, Магнусу и тебе, Кон.
Магнус кивнул.
— Я понимаю тебя. Бонни, которую я знал, никогда не думала о том, что она может заболеть или умереть.
Мэл вздохнула.
— У Бонни было много недостатков, но я читала те нежные письма, которые она написала Хелен еще до их разрыва. Она детально описывала меня: каждый зуб, каждое слово, что я носила, что я ела. В одном письме она объясняла, почему они переехали из Сомерсета в Рай. На нее давило чувство вины, она боялась, что встретит кого-то, кто видел ее в родильном доме. Все же в ней было столько сочувствия к Хелен. Женщина, которая превратилась в алкоголичку, промотала деньги и забывала покупать еду, была такой же несчастной, как и Хелен.
— Я уверена, что, когда я подросла, Бонни написала Хелен письмо и объяснила, как обстоят дела, но Эдвард его перехватил. Подозреваю, что он загнал Бонни в угол, так же как и меня. Может быть, он пообещал, что отвезет нас обеих в Америку. Может, именно поэтому она была такой счастливой в последние недели своей жизни: она верила в то, что наконец поставит все на свои места.
— Она доверилась не тому человеку, — задумчиво сказал Ник.
— Когда мне исполнилось пятнадцать лет, у нас с Бонни произошла ссора. Помимо всего прочего я спросила ее, почему она дала мне такое дурацкое имя — Камелия. Другие дети всегда называли меня «Кемел» — «верблюд», или «верблюжьи панталоны». В тот же вечер, когда я вернулась из школы, Бонни настояла на том, чтобы я пошла с ней. Мы прошли с ней по дороге несколько ярдов. Там был сад, в котором рос красивый куст, увешанный белыми цветами.
— Камелиями? — улыбнулся Магнус.
— Да. Бонни сказала, что назвала меня так, потому что эти цветы были самым красивым, о чем она вспомнила, когда я родилась. Она пообещала мне, что однажды люди скажут, что это имя мне подходит.
— Она была права, — сказал Ник, — оно на самом деле идеально тебе подходит.
Мэл пожала плечами.
— Теперь я знаю, что это имя выбрала Хелен, а не Бонни, но это не важно. Сейчас имеет значение только то, что они любили меня. Между ними была такая крепкая дружба. Вот что означает для меня сейчас мое имя.
Все замолчали. У Магнуса снова был вид гордого льва, решительного и благородного. У Маелза глаза были на мокром месте. Лицо Мэл светилось, как будто что-то освещало его изнутри.
Ник с Конрадом переглянулись и улыбнулись.
— Напиши об этом, Кон, — попросил Ник.
— Как вам название «Наследие любви»? — спросил Конрад с огоньком в глазах. — Я думаю, что именно это оставили после себя Бонни и Хелен.
