* * *
Он почувствовал укус и резко дернул хорошо развитыми грудными мышцами. Мухи взлетели и снова опустились на то же место. Он повторил маневр, но хитрые мухи поняли, что он не может двигать руками, и спокойно продолжили ужин. Нельзя сказать, что они делали ему очень больно — скорее раздражали. Гораздо сильнее болел правый локтевой сустав.
Двигал в беспамятстве рукой. Толстая игла елозила в вене. Иногда она выпадала из нее, и тогда раствор вытекал мимо кровеносного сосуда, распирал ткани, причиняя страдание.
Хотелось в туалет.
Попытался освободиться от пут. Освободиться не удалось, а боль в результате безуспешных попыток усилилась. Скосил глаза и увидел на локтевом суставе нарастающую гематому.
Мухи вошли во вкус и принялись скусывать с кожи остатки крови. Жадно ели. Торопились, а потому травмировали эпидермис.
Хотелось просто потереть, почесать оскверненное нечистоплотными тварями место, но специальные манжеты прочно фиксировали локти и кисти. Ступни тоже были привязаны к спинке кровати и уже начинали отекать.
Распят. Самым жесточайшим образом казнен.
На чистом листе его сознания — он не помнил из прошлой жизни абсолютно ничего — высветилось когда-то прочитанное, что прибивать гвоздями, оказывается, гуманней, чем просто привязывать руки казненного к перекладине креста. Прибитый неминуемо инфицируется грязными гвоздями и быстро умирает от сепсиса, а привязанный погибает медленно и мучительно. Вывихиваются руки в плечевых суставах, рвутся связки, и чудовищно отекают ноги, точно так же, как сейчас отек его локтевой сустав. А больше всего казненным досаждают мухи — их невозможно прогнать, они облепляют тело несчастного, поедают еще живую плоть и усугубляют страдания.
Он снова и снова напрягал грудные мышцы — мухи не прекращали трапезу.
В него вливали жидкость, а он не имел возможности помочиться. Видел, что в прозрачной канюле раствор капает слишком быстро. Не помнил, откуда ему известно допустимое количество капель в минуту, но знал, твердо знал, что это «нихт гут» — нехорошо. Отныне он будет употреблять это определение гораздо чаще, чем в прошлой жизни, но произносить будет несколько иначе. В его земле изъяснялись на милом диалекте «пфэльциш» и поэтому произносили не литературное «нихт гут», а шепелявое «нишьт гут».
Мочевой пузырь раздулся до пупка.
Огляделся, ища кнопку звонка. Должно же быть устройство, при помощи которого даже связанный пациент может позвать медсестру.
Он не помнил, что лежал в университетской клинике города Майнца, когда ему удаляли гланды, но знал точно, что должен быть звонок вызова рядом с кроватью. Раз его нет на стене, значит, он должен быть вмонтирован в изголовье, чтобы пациент мог дотянуться до кнопки.
Осторожно запрокинул голову, болел зашитый лоб, закатил глаза.
На ржавой спинке кровати висел температурный лист. Звонка не было.
Нишьт гут!
Он не мог позвать на помощь максимально громко — разбитый ботинком таксиста рот едва открывался, но он кричал по-русски, по-немецки, дул на грудь, пытаясь прогнать мух.
Смотрел на худеющий полиэтиленовый сосуд с раствором и молился, чтобы он скорее опустел. Ведь тогда обязательно придет медсестра, чтобы освободить его от иглы. Но игла опять вышла из вены, и инфузия замедлилась.
Кап! Проклятие, когда же следующая?! Кап! Локтевой сустав раздулся, как его мочевой пузырь. Кап!
Крикнул громко, насколько позволяли разбитые губы: «Мухи!» — и опорожнил пузырь.
И в тот же момент вошла заспанная медсестра.
«Мухи», — сказал он тихо и заплакал.
Нишьт гут!
* * *
Нарколог Савушкин был нетрезв, но самокритичен. Пил давно и невоздержанно, но, вопреки прогнозам непьющих коллег, не только не заработал цирроз печени, но и каким-то образом ухитрился сохранить остатки памяти и ядро философского ума.
— Кладу здоровье на алтарь науки, как Дмитрий Иванович Менделеев. Цистерну засадил великий ученый, пока написал диссертацию «Рассуждение о соединении спирта с водой».
— С Менделеевым ясно, он определял идеальную крепость водки, а ты зачем пьешь?
— А я, дорогие мои коллеги, пью в научных целях, чтобы полнее изучить клинику болезни моих пациентов. На себе ставлю эксперимент, на себе.
Этим утром в результате пятидневного эксперимента сквозь адский шум мотора старенького «Запорожца» нарколог совершенно явственно услышал громкую мелодию популярной песни: «Листья желтые над городом кружатся».
Нарколог сбросил газ — мелодия зазвучала тише. Нажал педаль акселератора, и песня полилась так, будто солист сидел на заднем сиденье автомобиля.
Савушкин не только не испугался слуховых галлюцинаций алкогольного генеза, наоборот, безмерно обрадовался давно ожидаемому симптому.
— Ага, дождался-таки. Вот они, глюки, вот они, родимые! Хоть на симпозиуме докладывай!
Открыл термос. Сорокаградусное лекарство сохранялось в нем ледяным, поэтому его можно было принимать без закуски.
Плеснул в крышечку, жахнул одним большим глотком. Не успел закрыть термос, как музыка выключилась. Полное клиническое выздоровление.
Подобное лечи подобным. Medice, cura te ipsum — врач, исцели себя сам.
Добрался до кабинета. Переоделся в ненужный, в сущности, халат.
На ходу пробежал по диагонали историю болезни поступившего накануне пациента и вошел в бокс.
Взлетели к потолку обожравшиеся мухи.
Ударил в нос запах мочи и прокисшего пива. Савушкин брезгливо покрутил носом, но чудовищное амбре не испортило ему настроения.
Самое неудобное и неприятное в пьянстве на работе — это постоянное, порой мучительное стремление выглядеть трезвым в глазах коллег.
В боксе же, наедине с таким же алкоголиком, как и он, ему, тайно подбалдевшему, не надо было «корчить из себя трезвого», как любил выражаться Савушкин, и завидовать легально запившему пациенту.
Нарколог уселся поудобнее, закинул ногу на ногу, положил на колени историю болезни, спросил фамилию, имя, отчество — ответа от больного не получил и задумался.
«Больной не врет — это очевидно. Он действительно ничего не помнит. Запах пива и непроизвольное мочеиспускание говорят о том, что в данном случае мы имеем дело не с классическим Abusus in Baccho — злоупотреблением вином, а модным ныне так называемым пивным алкоголизмом. Разбитое лицо, тревожность, побег из дому от воображаемых преследователей с одеялом в руках, беспокойство больного (все время порывается встать) плюс полная утрата памяти — все это очень похоже на клинику Корсаковского психоза. Это сколько же дней нужно квасить?»
— Сколько дней пьете?
— Я вообще не пью. Вернее, пью, но редко.
«Лживость — это один из важнейших симптомов алкоголизма. Вот я, например, все время вру окружающим, что я — трезвый. Хорошо, начнем сначала».
