С этими словами он наконец вышел. Зоя проводила его задумчивым взглядом и откинулась на постель. Иоанн видел, что к шнуру она так и не притронулась. А по губам ее теперь бродила легкая, нежная улыбка.
«Ох и хитер этот варвар! – завозился в своем убежище Иоанн. – Небось то же самое он говорил всем женщинам, на ложе которых восходил лишь единожды, а потом оставлял их напрасно вздыхать о его неутомимом орудии. Теперь императрица тоже будет пребывать в убеждении, что он оторвался от нее с величайшим трудом, и если бы не данное северной княжне слово… Она еще уверит себя в том, что сама пожертвовала собой ради счастья возлюбленного. Есть ли более целительные снадобья для уязвленной женской гордости, чем убежденность в собственном благородстве? Она будет думать, что, возлежа со своей женой, Нордбрикт мечтает о красавице гречанке, о ней, о Зое… Да, зря я считал его белым медведем, у которого только и есть, что острый меч на боку да увесистая дубинка меж ног! Оказывается, и среди северных дикарей встречаются умные люди».
Евнух на некоторое время успокоился. И все же он видел, какие взгляды бросает Зоя в сторону золотоволосого гиганта, когда видит его в карауле. Да и не больно-то верил Иоанн в человеческое благородство. Поэтому он приложил все усилия, чтобы, во-первых, дружине варягов не предложили продлить договор о службе в Византии. А во-вторых, заставил Зою озаботиться судьбой империи. Поскольку брат Михаил сделался совсем плох и в любую минуту мог отправиться на суд к престолу Господню, Иоанн убедил императрицу, что после смерти второго мужа ей вряд ли удастся найти третьего. Жизнь дороже трона, рассудят придворные – и мало кто захочет жениться на «черной вдове». Чтобы сделать свои доводы более убедительными, Иоанн велел садовникам изловить паучиху, которая называлась именно так – «черная вдова». Эти паучихи прославились тем, что убивали своих самцов. Иоанн показал насекомое Зое.
С отвращением посмотрев на жирное, круглое, многоногое существо, императрица велела паучиху раздавить, а сама всерьез задумалась. Да, если она вновь останется вдовой, ее могут устранить от власти и сослать в монастырь. А ведь если поступить так, как советует мудрый евнух: усыновить племянника Михаила и потом короновать его, – можно фактически оставаться императрицей при этом юнце. Кроме того, красивых мужчин на свете много… Кто знает, может быть, со временем удастся забыть в чьих-нибудь объятиях непреклонного Нордбрикта? Но для этого надо любой ценой избежать монастыря!
Итак, Зоя усыновила Михаила Калафата, и совсем скоро после этого он стал Михаилом V Калафатом: прежний император умер в одном из своих покаянных паломничеств. Между прочим, прозвище нового государя означало название того ремесла, которым Михаил и его предки занимались с незапамятных времен. Они смолили корабли! Таким образом, на трон византийских императоров взошел простолюдин.
Ах, если бы черны были только руки его! Таким же оказалось и сердце.
Ему не нужны были никакие опекуны. Тем более не больно-то молодые опекунши! Приемную мать и ее советника, евнуха Иоанна, он незамедлительно выслал из столицы и заточил в дальние монастыри.
Вот и свершилось то, чего больше всего боялась Зоя…
Как всякий человек, внезапно и без усилий взметнувшийся из бедности к вершинам неимоверного богатства, Калафат был невероятно расточителен – и столь же фантастически скуп. Он без раздумий швырял деньги на свои прихоти – но при этом охотно отнимал их у других. Ему вдруг показалось, что этериарх Нордбрикт и его воины чрезмерно разжились на византийских хлебах. Велел чиновникам перепроверить, вся ли воинская добыча была сдана варягами в казну, не утаили ли чего. А в ожидании результатов проверки приказал заточить Нордбрикта в темницу. На всякий случай, чтобы не сбежал.
Впрочем, сведущие люди во дворце говорили другое. Якобы Калафат узнал, какую нежную склонность питала к варвару Зоя, – и побоялся, что этериарх поднимет свою дружину против императора, чтобы освободить несправедливо сосланную любовницу, вернуть ее на престол – а там, кто знает, может быть, и повластвовать вместе с ней.
Сказать по правде, у Гаральда возникали такие мысли. Нет, не о престоле – Византию вообще и Священный дворец в частности он не называл иначе чем гадюшником и меньше всего желал сидеть бы на троне, со всех сторон окруженном ядовитыми змеями. Но ему было бесконечно жаль Зою – такую нежную, такую слабую… Ее заточение он считал вопиющей несправедливостью.
И неизвестно, как бы повернулось дело, не швырни Калафат его в темницу.
В ту самую, со змеей в углу. То есть от змей Гаральду все же не удалось уберечься!
Проделали это быстро и в строгой тайне – византийцы вообще были мастера на такие штуки. Дружина ничего не знала о судьбе своего вождя. Викинги не могли представить, где его искать. Вздумай они обыскивать дворец, на это ушло бы несколько месяцев, настолько запутаны были его переходы, особенно подземные тюрьмы.
Помог случай. Зою подданные очень любили, а Калафата презирали и ненавидели. Вспыхнуло народное восстание против нового государя, императрицу вернули в Константинополь. А в суматохе выпустили из тюрем всех заключенных. Простился со своей подружкой змеей и Гаральд. До конца службы оставалось еще полмесяца, однако викинги сочли себя свободными от всех обязательств. Всю военную добычу, которую удалось сохранить от императорских чиновников, быстро погрузили на две галеры (добавив к этому то, что удалось награбить в охваченном сумятицей дворце – в качестве возмещения ущерба!) и вышли в море столь поспешно, что Гаральд даже не помахал на прощание Зое.
Увы… Покинуть Константинополь оказалось не так-то просто.
Передняя галера была уже близка к выходу из бухты Золотой Рог в открытое море, когда раздался крик впередсмотрящего:
– Гаральд! Нам не выйти в море! Смотри!
Предупреждение запоздало. Гаральд уже и сам видел тяжелый маслянистый блеск меж синих волн залива. Он и раньше слышал о ловушке, которую соорудили греки, чтобы сделать Золотой Рог неприступным для чужих кораблей, подходящих к Константинополю. Но если нельзя войти в бухту, то нельзя и выйти из нее!
С каждым мгновением цепь поднималась все выше, натягивалась все сильнее. Еще немного – и она ударит галеру по днищу, потом по борту…
Гаральд оглянулся, окинул бешеным взглядом берег. В рассветной мгле рассыпаны тысячи огоньков. Мельканье факелов, зарева пожаров… Да, смута в Константинополе не утихает. Викинги подлили столько масла в ее огонь, сколько могли. Лишь благодаря этому и ушли!
Гаральд содрогнулся, но апрельский прохладный ветерок был здесь ни при чем. Эта заградительная цепь в бухте Золотой Рог отливала тем же тусклым блеском, что и тело змеи, шипевшей в углу его темницы…
Он представил, как галера возвращается на берег, увидел дружину перебитой, увидел себя в той же каморке наедине со змеей… то-то небось рада будет повидаться с ним вновь!
А Эллисаф он потеряет навсегда. Ну уж нет!
Гаральд велел перенести весь груз на корму и скомандовал дружинникам перейти туда же. Гребцы налегли на весла, и галера вползла носом на цепь, медленно поднимавшуюся из волн, закачалась на ней.
