Правда, этот господин вовсе не жирный. Может, не он? Просто похож?
Терзаемая сомнениями, вглядывалась она в знакомый профиль. Эмоции теперь были так себе, тяжёлые воспоминания, конечно, давали о себе знать, но Патриции сейчас уж точно было не до мести, да и покончила она давно с этими юношескими глупостями. Элегантный господин вдруг обернулся, скользнув по ней взглядом, и принялся пристально рассматривать обвиняемого. Идентификации это нисколько не помогло. Да нет, лицо вроде другое. И за какие такие заслуги, спрашивается, достаются людям практически идеальные греческие носы? Пожалуй, всё же похож, но постарше, и черты более выразительные… Нет, не он… Вот и отлично.
Патриция не заметила, как чужак перевёл взгляд с Климчака на неё, посвятив молодой журналистке гораздо больше внимания. В этом не было ничего удивительного, поскольку она разительно отличалась от местной публики своим элегантным костюмом, сшитым на заказ в Польской моде. Впрочем, взгляд задержался дольше на её лице, нежели на одежде.
Времени на переглядывание ушло всего ничего, судебное разбирательство пребывало в той же точке: муссировался моральный облик свидетельницы Зажицкой. Патриция глубоко вздохнула и, отодвинув пока подальше собственные романтические воспоминания вместе с разочарованием, подумала, что у этой Зажицкой, похоже, особый талант мутить воду. Обвинитель с защитником осыпали друг друга какими-то мелочными упреками, и могло показаться, что на скамье подсудимых сидит вовсе не Климчак, а аморальная Зажицкая. На лицах заседателей читалась безнадёжная тупость, а судья копался в бумагах. В конце концов ему надоели эти препирательства, и он, грохнув со всей силы молотком, приступил к допросу.
Сдёрнув с места Климчака, судья некоторое время игнорировал его, а сам, наклонившись к ведущей протокол секретарше, диктовал ей вводные данные. Неожиданно вспомнив, вероятно, о процедуре, старикан возвысил голос и с видимым возмущением соизволил обратить внимание на обвиняемого:
— Были судимы?
— Да, — без малейшей заминки с достоинством отозвался Климчак.
— За что? Сколько раз?
Обвиняемый явно был горд своими достижениями по этой части:
— Раз за сбыт краденого, раз за хранение оружия, раз за подделку этих, как их… бланков. Свидетельств об окончании школы.
Патриция была слегка огорошена. Эти листы дела ей как раз и не попались, а подлец Кайтусь словом не обмолвился о прошлом невинного насильника, замаранном дополнительными статьями. А ограбление банка где? Ах, да, ему же только владение оружием пришили. Минутку… он за это сидел? Вот, чёрт, огрёб по совокупности четыре года, а тут как раз амнистия подвернулась… Неудивительно, что правоохранительные органы от него без ума!
— А об этом ты, свинтус, мне ничего не сказал, — прошипела Патриция в свою изящную косыночку, заколотую не менее изящной продолговатой брошкой. — Нечестно играешь, смотри, аннулирую пари!
Кайтусь вздрогнул и машинально потянулся рукой к левому уху, почесал его, затем уткнулся носом в документы. Он уже успел догадаться, зачем Патриции понадобилось шпионское электроакустическое устройство, и теперь убедился, что его догадка верна. Устроит она ему весёлую жизнь…
К огромному прокурорскому облегчению, дальнейших обвинений пока не последовало.
Судья беззаботно перескакивал с одной темы на другую, что заставляло Патрицию, равно как и обвиняемого, не расслабляться.
— Когда вы познакомились с Руцкой?
— Полгода назад.
— Где?
— Дело, видите ли, было так…
Настроение и привычки прикольного старикана не изменились, очередной приступ бормотания позволил присутствующим слегка передохнуть, однако общее недовольство жизнью снова взяло верх. Не хватало ещё, чтобы всякое ничтожество тут разговоры разговаривало!
— Короче! Где? На улице?!
— При посредничестве Зажицкой…
Теперь уже раздался рык.
— Где?!
Климчак напрягся.
— В кафе. Зажицкая пришла ко мне, а Руцкая ждала у ворот.
Патриция воздержалась от комментария в косынку, решив все неожиданности и огорчения оставить на потом. Сейчас главной фигурой стал судья. Ничего подобного она раньше не видела и даже не предполагала, что нечто такое может быть.
«Нечто такое» наклонилось к секретарю суда, диктуя:
— «С Руцкой я познакомился двадцать третьего августа…»
Ну дед даёт! Что он мелет? Ни о каком двадцать третьем обвиняемый и слова не сказал! Из дела читает, божий одуванчик, или наизусть выучил, что же он творит…
Только сейчас Патриция спохватилась, насколько легкомысленно она себя ведёт. Пятнадцати секунд хватило, чтобы извлечь из сумочки диктофон, включить его и направить микрофон в сторону судейского стола. Аппарат был привезён ею из Франции, в родном краю подобного не достать, а следовательно, и знали о существовании такой техники очень немногие. Размеры микрофона внимания не привлекали, а польза была существенная. Перлы судьи необходимо зафиксировать…
Судья прилежностью не отличался и всего не вызубрил. Бросив секретаршу, он опять насел на Климчака.
— И куда вы пошли?
— В кафе «Театральное».
— «Мы вместе пошли в кафе „Театральное“…» — возобновил диктант непредсказуемый старикан, чтобы тут же себя прервать: — И что было дальше?
* * *
Стася Руцкая прилагала всё большие усилия для реализации своих поначалу весьма туманных, но затем всё более упорных устремлений. Она уже и женихом обзавелась, правда, похвастаться им было трудно, надежд не оправдывал, да и сразу после предложения руки и сердца, принятых без особого восторга, его забрали в армию. На два года. А что это за жених, которого нет в наличии, а если когда и бывает — в увольнении — ничем таким не выделяется, квёлый какой-то и туповатый, ни малейшего энтузиазма, даже сопротивляться такому нет надобности, страстного поцелуя от него не дождешься… И вообще, редко у нас бывает, а это всё равно, как и нет его вовсе.
А ей нужен был принц на белом коне или, к примеру, Робин Гуд, Зорро, Дон-Жуан или Казанова. Они тоже годились. Ну, на худой конец, из отечественного фольклора не шибко благородный разбойник Яносик, который ради неё исправится и возьмётся за ум, они поженятся, и только после свадьбы она принесёт ему в дар свою девственность. Вот это будет подарок. У девчонок бывает приданое, у неё нет, но какое приданое сравнится с её сокровищем?
Стася нервничала, тщательно скрывая рвущееся наружу нетерпение…
В последнее время до неё доходила молва о подвигах некоего Лёлика Климчака, но одно отношение к не особо эффектным достижениям парня, когда тебе четырнадцать, а совсем другое, когда исполнилось девятнадцать. И подруги другое рассказывают, да и новые появляются, постарше, с иными интересами… Опять же Лёлик этот раньше был сущим наказанием семьи Гонораты, те даже вспоминали о нём неохотно, а теперь, гляди-ка, вышел из тюряги, взялся за ум, совсем другой коленкор… Ядвига Зажицкая аж раздулась от гордости, когда он соизволил с ней шашни завести, да что-то у них потом не срослось, даже ругалась на него, но недолго, не раззнакомилась, а ведь у неё муж имелся, так вместе вполне себе мирно и сосуществовали. Может, с этими шашнями и враньё?
