Роман, считайте, исторический — времён искажений социализма и прочих перегибов
Из-за душевного раздрая Стася Руцкая, можно сказать, ночей не спала. Стукнуло ей без малого девятнадцать, а проблема становилась всё серьёзнее. С самого раннего детства она больше всего на свете хотела быть необычной — оригинальной, иной. И стала такой. Но отличаться от других ох как непросто, и чем дальше, то всё труднее и труднее.
Общественные нравы начали портиться совсем недавно, но процесс этот набирал обороты со страшной скоростью. Ещё четыре года назад девчонки из её класса шептались о таких кошмарах, как утрата девственности, о любовных отношениях не только с одним, но и с несколькими парнями сразу, алкоголе, ну, и самом ужасном, что только может быть, — изнасиловании. От одной только мысли об изнасиловании лица взволнованных девчонок шли яркими пятнами и пламенели как маки. Все, как одна, клялись и божились, что они никогда, ни за что и ни с кем, но, разумеется, врали напропалую, мечтая как можно скорее пережить эти столь желанные кошмарные ужасы. Стася, понятное дело, тоже об этом думала постоянно, хотя ни под какими пытками не призналась бы в этом даже себе самой.
Теперь, четыре года спустя, мир изменился. Появилось новое неприличное слово «секс». Словечко это тоже шептали на ухо, и было оно таким соблазнительным, что у девчонок аж поджилки тряслись. Секс этот всё нахальнее вторгался в их жизнь, становясь её сутью и смыслом. Они ведь уже взрослые, всё познали, никаких тайн для них больше не существует.
Одноклассницы хвастались друг перед дружкой, кому больше уделяют внимания прекрасные двадцатилетние рыцари, у кого из девчонок больше опыта, и кто прямо-таки не знает, куда деваться от бешеного успеха. Парни всё пристают и пристают, такие нахальные, такие настырные, одни канючат, другие силком пытаются… Просто стыдно оставаться невинной и не изнасилованной! Ну хотя бы домогался её кто-нибудь. А у которой девицы таких переживаний нет, так, значит, она и даром никому не нужна…
Так-то оно так, но Стася крепко держалась за свою исключительность. Отличаться любой ценой!
Красотой ей подружек не обойти. Все симпатичные, а некоторым в придачу повезло на богатых родителей, они и одевались лучше. Ни одного выдающегося таланта тоже не замечалось, стать в школе первой ученицей никак не удавалось, что тут прикажешь делать? Только одно. Сохранить девственность до желанной свадьбы. Вот уж отличие так отличие!
Но, честно сказать, это отличие порядком её напрягало…
* * *
— И что тебя в этот Плоцк так тянет? — крайне подозрительно поинтересовалась молодая журналистка Патриция Моллер ледяным тоном. — Обычно ругаешься на чём свет стоит, а тут прямо-таки крыльями трепещешь. Рыжий скелет туда, что ли, тоже намылился?
Прокурор Кайтусь Трочинский в отличном настроении перебирал галстуки, которым предстояло отбыть с ним в командировку. Он и не пытался скрыть от Патриции свою радость в связи с отъездом, хотя «рыжий скелет» тут была ни при чём и вообще уже практически перестала считаться. Но при этом в качестве дымовой завесы она вполне годилась, дабы скрыть суть дела. А Кайтусь обожал всевозможные секреты и обманки и терпеть не мог излишней откровенности.
Понятное дело, при крещении Кайтусем его не назвали, а дали будущему прокурору нормальное имя — Константин. Но с самого рождения имечко Кайтусь так к младенцу прилипло, что Константином он оставался исключительно в казённых документах и сугубо официальных ситуациях. Хотя и здесь не обходилось без промахов. Был случай, когда свеженазначенный генеральный прокурор, перечисляя должности подчинённых и поздравляя с повышением, напыщенно произнёс: «Прокурор Кайтусь…», пребывая в уверенности, что назвал фамилию. Тут оказалось, что имени-то нет, начальник запнулся, поправился на «прокурор Константин Кайтусь», но здесь, как на грех, обнаружился переизбыток фамилий — не пойми откуда вылез какой-то «Трочинский». К начальственному уху тут же наклонился заместитель. Оратор, ничуть не смутившись, откашлялся и исправил свою ошибку: «Прокурор Константин Трочинский».
А никто никогда и не говорил, что генеральный прокурор обязан своей должностью выдающемуся интеллекту. У него имелись другие достоинства. В частности, воеводская прокуратура была ему благодарна за неусыпный интерес к заму, который многим очень мешался, но под недрёманным оком генерального, надо сказать, частенько усыхал и даже отпадал.
Настырная Патриция Моллер была из тех, кому лучше отвечать на вопросы, а Кайтусь в данный момент пребывал в благостном расположении духа. Он потерял бдительность и совершил промах:
— В планах «скелета» я не ориентируюсь. Первый ухажёр города Плоцка наконец влип, я буду обвинителем, чему и радуюсь.
— Предпочёл «скелету» ухажёра?
— А ты бы не предпочла?
— Понятное дело. Мало тебе, что от моего мужа получил уютное гнёздышко, так ещё и его галстуки хочешь заграбастать?
Кайтусь любил хорошо одеваться и с наслаждением разглядывал очередной галстук.
— Раз он их оставил, значит, они ему без надобности. А ты сама подписала договор о сдаче внаём комнаты с правом пользования всем имуществом. Мне проходу не дают, откуда, мол, такие галстуки? И никто не верит, что их выбирала женщина.
— Мужу тоже с этим вопросом надоедали и тоже не верили. Но мне не интересно, что он тут оставил, и плевать я хотела на его останки.
А Кайтусь тем временем думал, что больше всего на свете хотел бы от отъехавшего мужа унаследовать его жену, но уже давно понял, как это будет непросто. Предпринятая ранее лобовая атака провалилась. Он решил пока сменить тему. И тут сообразил, что ещё чуть-чуть, и ему опять грозит провал.
Совместное существование в одной квартире двух лиц разного пола выглядело достаточно странно и было явно нетипичным.
В преддверии развода и длительной служебной командировки мужу Патриции пришла в голову отличная идея сдать одну из трёх комнат сотруднику прокуратуры. Квартира, чудесным образом уцелевшая во время войны, принадлежала Патриции, и унаследовала она её от дедушки с бабушкой. Супруг отказался от причитавшейся ему половины имущества, и Патриции осталось слишком много жилплощади, исходя из действовавших безумных нормативов.
Частная собственность уважением господствующего строя не пользовалась, а прокуратура казалась достаточно солидным учреждением, чтобы откровенно жульничать, а в придачу располагала необъятными полномочиями, благодаря которым удалось без проблем сделать некоторую перепланировку. Получились две ванные, одна, правда, тесновата, зато другая просторная, отдельный чёрный ход для прислуги и только кухня общая. Патриция, учитывая свою профессию, дружбу с прокуратурой одобрила, кухня её мало волновала, и она подписала договор найма, который действовал ещё два года.
Кайтусь поселился как раз два года назад, когда хозяин дома ещё был в наличии и только собирался исчезать с горизонта Патриция в ту пору недавно вернулась из Франции, супружеские отношения рушились тихо и культурно, Кайтусь не сумел правильно оценить ситуацию и, понятное дело, сразу же свалял грандиозного дурака. Позволил бывать у себя нескольким дамам: бывшей, актуальной и будущей. И практически одновременно разглядел Патрицию. Молодой прокурор был потрясён и сражён наповал, тут же разогнал своих пассий и ринулся на приступ, будучи абсолютно уверен, что несчастная недавняя разведёнка станет лёгкой добычей.
