Пригибаясь, как под обстрелом, быстро пробегаю по подкрановым путям два причала и останавливаюсь возле трапа, ведущего под стенку. У причала стоит загруженная углем здоровенная, как футбольное поле, трехтысячная баржа-площадка. Вспомнив Риткиного брата и его обглоданный стул, поднимаю с земли какую-то деревяшку, спускаюсь по трапу вниз и, придерживаясь руками за железные ребра шпунта, перепрыгиваю на борт.
Здесь, под стенкой, темно, как в известном месте, но крановые прожекторы ярко освещают противоположный борт баржи. Я прислушиваюсь. Наверху, на территории, гробовая тишина, очевидно, только что начался ночной обед. Я пробираюсь к освещенному борту и быстро смотрю осадку. Судно загружено по верхнюю ватерлинию, а если учесть, что бак и ют уже зачищены, то баржа скоро должна отчалить, и ее поведут куда-нибудь к черту на рога… Сойдет.
Перехожу на бак, нащупываю люк трюма и поднимаю крышку. Тьма в трюме еще более густая, чем под стенкой, но выбирать не приходится. Я спускаюсь вниз по вертикальному ржавому трапу, закрываю за собой люк и оказываюсь в душном мраке. Сажусь на шпангоут, определяю, что под ногами булькает вода, и кладу свою деревяшку на какой-то выступ повыше… На меня нападает икота, мучительная, болезненная икота. Пытаюсь задерживать дыхание, заглатывать воздух, но это ни к чему не приводит. Судороги продолжают сводить желудок, озноб усиливается, и я уже не сомневаюсь в том, что это вовсе не последствия холода, а признаки начинающейся ломки.
* * *
Сошников воззрился на меня с плохо скрытым отвращением.
— Какого черта? — спросил он.
— Вам что-то не нравится? — стараясь быть любезным, поинтересовался я, уже догадавшись, что во всей этой афере мой патрон принимал самое непосредственное участие. — Может быть, мне стоило вмешаться и поднять на уши весь порт?
Сошников смотрел на меня с прежним выражением на физиономии.
— Забери свой меморандум, — сказал он, — и перепиши его заново. Твои догадки здесь никого не интересуют, и в первую очередь — Попова. Ему вовсе ни к чему знать твое особое мнение.
Слова «особое мнение» патрон выплюнул с той же брезгливостью, с какой Гена Брашпиль в ночь нашей попойки выплюнул таракана, невесть как оказавшегося в его стакане с портвейном.
— Василий Фомич, — настаивал я из чистого упрямства, хотя мне уже надоел этот разговор. — Пусть меня убьют, если мы у себя перегрузили тот же ящик, что был отправлен из Сургута.
— Слушай, Андрей, дорогой мой… Номер контейнера тот же?
— Тот же. Пятьсот семьдесят два четыреста тридцать один двести двенадцать.
— Оттиски на пломбе совпадают с оттисками в накладной?
— Совпадают.
— Так чего тебе еще надо?
— Сделать проверку по фактуре, пока вагоны далеко не ушли. Я же говорю, в Сургуте контейнер закрывали при мне. И пломба была немного другая и с дефектом — ее навешивал на моих глазах сам сменный начальник. И…
— Но документы-то все в порядке?
— Все. Но…
— Так какого же… — Патрон засунул пальцы за воротник рубашки и покрутил толстой и короткой своей выей. И тут его взорвало: — Убери свою филькину грамоту! И чтоб больше таких штучек не было!
Что мне оставалось делать? Тоже взорваться? Или выскочить из кабинета и хлопнуть дверью? Но я просто молча встал, скомкал бумагу и продефилировал в смежный кабинет, где Лидочка отчаянно делала вид, что занимается работой. Видеть ее совсем не хотелось, и когда она послала мне свою традиционную сладкую улыбку, я, наверное, так свирепо на нее взглянул, что надолго отбил у нее охоту флиртовать.
Вот чертов патрон! Наверняка это он сам тут и химичит. Интересно, много он на этом загребает?.. Видеодвоечку вон купил недавно, «Хитачи». Полгода ему работать надо, чтобы купить такую, и, между прочим, не кушать… А мне за такие бабки сколько машин щебня нужно налево отправить?..
Я нажал несколько кнопок на калькуляторе. Результат получился астрономический. Раздумывая о том, какими путями можно заработать на видео, я полез в карман за сигаретами. Лидочка, вообще-то, просила меня не курить в кабинете, но сегодня мне было плевать. Шаря в кармане, я вдруг наткнулся на что-то жесткое и колючее. Это оказалась пресловутая пломба с того контейнера, обмотанная проволокой. Разглядывая пломбу, я вспомнил про мастера Знобишина. Взглянул на календарь — сегодня он заступает в ночь. Ладно.
После работы («Беломорка», конечно, снова ушла на север, вагоны, наверное, тоже уже катились куда— то) я заглянул в общагу. Достал пропуск, положил его на стойку вахты, будничным тоном произнес: «В семьдесят шестую, к Знобишину», и направился к лестнице. Но не тут-то было.
— Э-эй! — послышалось с вахты. — Молодой человек! Вернитесь, его нет!
Начинается, подумал я. Вахтерша сегодня была другая, но любому ведь известно, что все они одним миром мазаны.
— Только не говорите мне, что он в порту или в магазине, — сказал я. — У него скоро начнется смена, и он должен быть здесь.
— Его вообще нет, — заявила вахтерша. — Он съехал.
Я, естественно, не поверил ни одному ее слову, забрал пропуск и уселся в вестибюле.
— Подожду, — сказал я тетке. — Мне не к спеху. Одно мне только не нравится — что-то режим здесь стал ужесточаться. Стало уже, как при коммунизме. Учтите, я тоже работаю в порту. В управлении. И завтра поинтересуюсь, что это у вас тут за самодеятельность такая.
— Интересуйтесь, — пожала плечами тетка.
Терпения у меня хватило минут на двадцать. Как назло, никто не проходил мимо, и я лениво поднялся с места.
— Пойду покурю, — как бы невзначай сказал я, доставая сигареты.
Выйдя из здания, я огляделся. Поблизости не было никого, только на скамейке сидела молодая женщина, а вокруг нее носился чумазый пацан, видимо, ее сынишка. Пришлось класть сигареты обратно в карман. Я подошел, поздоровался и сел рядом.
— Извините, — сказал я, — вы здесь живете?
Женщина кивнула и с ненавистью посмотрела в сторону общаги. Видать, такая жизнь ей давно уже осточертела.
— Может, вы знаете… Хотя не думаю… Студента такого, Знобишина Евгения?
— Студента? Это практиканта, что ли?
— Ну да. Он мастером работает.
— Знобишина не знаю… А вот две девчонки приезжали, студентки, как их… Лена и Клава. Они рядом с моей комнатой жили.
— Что значит «жили»?
— Они уехали. Вчера.
Дела, думаю. Я поблагодарил и стал чесать шевелюру. Похоже было, что вахтерша не соврала. Я поплелся обратно в порт, чтобы выяснить все на месте. Дождавшись сменного помощника, к которому перебросили в качестве мастера неизвестного мне типа, я так и поинтересовался, куда это пропал Женя Знобишин.
— А, — протянул Павлюченко, — неужто не слышал? Пока ты разъезжал, всех студентов быстренько рассчитали и отправили обратно.
