Такие способности, помноженные на гипертрофированную уверенность, невозможно было ограничить распорядком годичных магистратур. Та власть, которую Цезарь в конце концов приобрел в Риме, отчасти объясняется чувством собственного достоинства, осознанием своего места в обществе и воинской славой, а также максимальным развитием народной поддержки и умением выбирать союзников на данный конкретный момент. Цезарь не был лоялен ни к кому другому, кроме себя самого: на всем протяжении шестидесятых годов, начало которых прошло для него в фактической неизвестности, он налаживал личные связи и альянсы, которые будут служить трамплином к господству. Хотя Цезарь Светония не произносит слово «революция», оно неявно присутствует во многих поворотах второй половины его карьеры. Добившись консульства, Цезарь нацелился на более высокие вершины власти, и в этом стремлении он был не одинок в период ожидаемой катастрофы. Жажду власти он мог утолить, только создав альтернативу республиканскому механизму управления, который работал в городе в течение пяти столетий. Другие на протяжении многих лет таили те же самые замыслы. «Вскоре вышедший из плебейских низов Гай Марий и кровожадный аристократ Луций Сулла оружием подавили свободу, заменив ее самовластьем, — писал Тацит. — Явившийся им на смену Гней Помпей был ничем их не лучше, только действовал более скрытно; и с этих пор борьба имела одну лишь цель — принципат».[21] Марий, Сулла, Помпей… Цезарь… Учитывая природу этого состязания, победить мог лишь один человек.
Еще до своего консульства в 59 г. до н. э. Цезарь осуществил то, что Светоний называет «союзом». Его партнерами были: сын приверженца Суллы Гней Помпей, самый выдающийся из тогдашнего поколения римских военачальников, и Марк Лициний Красс, богатейший человек в римской истории и к тому же победитель Спартака. Суть соглашений сводилась к тому, что ни один из них «не станет допускать никаких государственных мероприятий, неугодных кому-либо из троих». Секретный, но неофициальный союз ведущих римских военачальников и финансового магната, поддержавшего несколько политических кампаний Цезаря, означал признание последним того факта, что в 60 г. до н. э. основой римской власти были деньги и могущество.
До вмешательства Цезаря отношения Помпея и Красса нельзя было назвать хорошими. Дион Кассий описывает их как «вражду друг с другом»[22], а объяснением этому служит ревность Кассия. Вскоре уверенность во взаимной выгоде перевесила опасения всех трех членов того, что историки назвали «первым триумвиратом». Цезарь, как консул, ускорил прохождение дел Помпея и Красса, ранее заблокированных сенатом. В свою очередь, их влияние обеспечит ему управление провинцией, достаточно богатой, чтобы снять с него груз огромных долгов. Несмотря на воздержанность в личной жизни, Цезарь очень много денег тратил на выборы — неизменно заемные с предсказуемым результатом. Например, Светоний намекает, что в конце 62 г. до н. э. он набрал столько долгов, что вынужден был бежать из Рима под покровом темноты, чтобы ускользнуть от кредиторов. Но, не считаясь с неизбежными возражениями коллеги-консула и давнего напарника Бибула, Цезарь действовал на грани нарушения законов. Решимость Бибула не сотрудничать с Цезарем была такова, что он стремился полностью разрушить планы последнего, прерывая его каждый день в сенате, ссылаясь на дурные предзнаменования для сенатских дел и таким образом откладывая принятие решений. Цезарь в ответ нашел другой способ: он начал обнародовать ежедневные отчеты о собраниях сената и стал бороться против ненасытной жадности чиновников в провинциях. Ни Бибул, которого никак не смягчило давнее знакомство, ни его сторонники не забыли ночной горшок, содержимое которого было вылито на его голову. Нарушения, допущенные Цезарем в период консульства (по его мнению, вынужденные), вдвойне добавили ему решимости бежать от римского правосудия (или мести) в богатую провинцию в конце 59 г. до н. э. Он даже не рассматривал смехотворное предложение сената принять должность в Италии отвечающего за сохранность лесов. Вместо этого он использовал тройное влияние денег (Красс), армии (Помпей) и народа (Цезарь), которое имел триумвират, чтобы получить в управление Цизальпинскую Галлию (на севере Италии) и Иллирик на пять лет. Не слушая совета Катона, сравнивавшего этот шаг с «размещением тирана в крепости»[23], сенат впоследствии добавил Трансальпийскую Галлию на побережье Средиземного моря. С военной точки зрения это означало, что под командование Цезаря попало четыре легиона. Почва была подготовлена. Разведясь с Помпеей, Цезарь женился — в четвертый и последний раз — на Кальпурнии, дочери Луция Пизона, и отбыл из Рима в поисках неувядаемой славы.
В течение следующих восьми лет, действуя по собственной инициативе, Цезарь делил год на две части. Летнюю военную кампанию он проводил к северу от Альп: кроме завоевания Галлии (достижение, непревзойденное даже величайшими его современниками), он пересек Рейн и дважды побывал в Британии. Зимний сезон он посвящал — пусть даже менее эффектно — гражданскому управлению в мирных провинциях Цизальпинская Галлия и Иллирик на Балканском побережье. Позднее, в 49 г. до н. э., он пожаловал римское гражданство жителям Цизальпинской Галлии к северу от реки По, завершив таким образом объединение Италии.
Случались и неудачи: Луций Домиций Агенобарб угрожал, что если его изберут консулом на 55 г. до н. э., он потребует отзыва Цезаря в Рим, чтобы тот ответил за свое поведение в 59 году (при этом последний не осмелился возражать против выдвинутых обвинений) и восстание галльского вождя Верцингеторига, царя арвернов, в 52 г. до н. э., поддержанное большим союзом племен центральной Галлии. Однако ничто серьезное не угрожало непомерному, страстному и исключительно своекорыстному стремлению Цезаря к тому, что Саллюстий назвал «беспрецедентной войной», которая дала бы возможность проявить свои способности.[24] Плутарх щедро перечисляет величие его достижений: «Он взял штурмом более восьмисот городов, покорил триста племен, сражался с тремя миллионами людей, из которых один миллион уничтожил во время битв и столько же захватил в плен».[25] Цезарь, как всегда, использовал победы в Галлии, чтобы добиться славы, в которой несговорчивый сенат упрямо ему отказывал. Личная победа досталась ценой полного уничтожения двух племен: мужчин, женщин и детей тенктеров и узипетов, выкошенных римской кавалерией за один день битвы и потерявших, по подсчетам Цезаря, 430 тысяч человек.[26] Это был геноцид на службе у самовосхваления. В лучшем случае данные убийства имели политическую подоплеку. Хотя римляне были восхищены грандиозностью побед Цезаря, удостоив его многими благодарственными церемониями, в которых над городскими алтарями поднимался дым жертвоприношений и сами боги были свидетелями растущего величия империи, но такая вызывающая жестокость в отношении мирного населения вызвала неоднозначную реакцию в Риме. Подобная безжалостность, даже если списать ее на ограниченность мышления, должна повлиять на нашу оценку, и она определенно побудила некоторых римских сенаторов к размышлениям. «Всю Галлию, что лежит между Пиренейским хребтом, Альпами, Севеннами и реками Роданом и Рейном, — писал Светоний, — более 3200 миль в охвате, он целиком… обратил в провинцию». Цезарь, находясь в безопасности в своей провинции (в которой у него теперь было не менее десяти легионов), наконец-то стал богатым и великим. Ему еще не было и пятидесяти лет.
