— Потому что я прятался от тебя, — ответил я, проводя очередную линию.
— Глупый. Я ведь всегда тебя найду.
— Неужели? Тогда мне и не нужно отвечать.
— Папа! — Она закатила глаза, опять подражая Вифании, потом шлепнулась на траву, тяжело вздохнув, будто от усталости.
Пока я рисовал, она свернулась в колесо, затем снова распрямилась и прищурилась от света, проникающего сквозь листву.
— Я правда всегда могу тебя найти.
— Да? А как?
— Меня Метон научил. А его научил ты. Нужно идти по твоим следам в траве, и тогда это очень просто.
— Неужели? — сказал я удивленно. — Не уверен, что это мне понравится.
— А что ты рисуешь?
— Эта штука называется мельница. Такой домик с большим колесом, которое погружено в воду. Вода вертит колесо, то, в свою очередь, вертит другие колеса, а они перемалывают зерно или пальчики неосторожным маленьким девочкам.
— Папа!
— Не бойся, я пошутил. Сделать мельницу слишком сложно, даже для меня.
— Метон говорит, что ты все можешь сделать.
— Он так говорит?
Я отложил дощечку в сторону. Диана подпрыгнула, потом свернулась клубком и положила голову мне на колени. Солнце заставляло ее блестящие волосы радужно переливаться. Я никогда не видел детей с такими черными волосами. Глаза тоже были черными, глубокими и чистыми, какими только могут быть детские глаза. Над нами пролетела птица. Я посмотрел на то, как Диана проследила за ней, и поразился красоте ее движений. Она взяла в руки дощечку и стиль, вытянула ноги и положила ее себе на колени.
— Не вижу никаких картинок, — сказала она.
— У меня плохо получилось.
— А можно мне порисовать?
— Конечно..
Сначала она стерла остатки моих линий, затем принялась рисовать. Я взъерошил ее волосы и снова представил себе мельницу, стоящую на берегу. По ту сторону реки появились две женщины с глиняными кувшинами в руках — должно быть, рабыни с кухни. Заметив меня, они резко остановились, пошептались и скрылись в кустах, появившись через некоторое время чуть ниже по течению, в менее удобном месте. Погрузив кувшины в воду и взгромоздив их на плечи, они поднялись по берегу и удалились. Неужели Публий Клавдий представил им меня таким чудовищем?
— Это ты! — провозгласила Диана, протянув мне дощечку.
Среди беспорядочного пересечения линий и кружков я едва мог различить лицо. Моя дочь еще более плохой художник, чем я, хотя и не намного.
— Великолепно! — воскликнул я. — Еще одна Иайя Цизицена среди нас!
— Кто это? — удивилась она неизвестному имени.
— Иайя, рожденная в городе Цизикус, на берегу Мраморного моря. Она великая художница, одна из лучших в наши дни. Я встречал ее в Байях, тогда, когда там был и твой брат, Метон.
— А Метон знает ее?
— Да.
— Я встречусь с ней?
— Вполне возможно.
Я покинул Байи девять лет назад, а Иайя еще не была стара. Она может прожить достаточно долго, и тогда Диана познакомится с ней.
— Наступит время, вы встретитесь и сравните свои рисунки.
— Папа, а что такое Минотавр?
— Минотавр? — рассмеялся я неожиданному повороту разговора. — Не что, а кто. Насколько мне известно, был всего один Минотавр. Ужасное чудовище, порождение женщины и быка; у него были бычья голова и человеческое тело. Он жил на далеком острове Крите, где злой царь заточил его во дворце под названием Лабиринт.
— Лабиринт?
— Да, с такими вот стенами.
Я очистил дощечку и нарисовал ей лабиринт.
— Каждый год царь отдавал ему на съедение молодых юношей и девушек. Их загоняли вот сюда, видишь, а Минотавр ждал их вот здесь. И так продолжалось много лет, пока не появился герой по имени Тезей и не убил Минотавра.
— Он убил его?
— Да.
— Правда-правда?
— Правда.
— Ты уверен?
— Совершенно точно.
— Как здорово!
— А почему ты спрашивала о Минотавре? — поинтересовался я, предчувствуя ответ.
— Потому что Метон сказал, что если я не буду себя хорошо вести, то он отдаст меня ему. Но ведь ты сказал, что он умер.
— Да, его больше нет.
— Значит, Метон меня обманул! — Она подпрыгнула на моих коленях. — Ах, папа, я и забыла! Меня же мама попросила привести тебя. По важному делу.
— Да? — поднял я бровь, предвидя нудный разговор с рабом, которому поручили присмотреть за кухней в отсутствие Конгриона.
— Да! Тебя ждет какой-то человек. Он прискакал на лошади из самого Рима, и он такой пыльный!
Человек оказался не один. Их было трое. Двое из них были рабами, или, точнее, охранниками, принимая во внимание их телосложение и кинжалы на поясе. Они в дом не вошли, а стояли снаружи и смотрели за тем, как их лошади пьют воду. Их хозяин ожидал меня внутри, в маленьком парадном саду с прудиком с рыбками.
Он оказался высоким, довольно миловидным молодым человеком с темными глазами. Его черные волосы были коротко подстрижены возле ушей, но беспорядочно свисали надо лбом. Бородка его была аккуратно подстрижена, так что от нее осталась одна лишь полоска на подбородке и над губами, подчеркивающая скулы и линии рта. Как и сказала Диана, его одежда была покрыта пылью, которая, однако, не скрывала модного покроя дорогой туники и изящества верховых сапог. Его лицо показалось мне знакомым: кто-то из людей, вечно обретающихся на Форуме, подумал я.
Раб принес ему складной стул. Когда я вошел, он встал и отложил кубок с вином.
— Гордиан, — сказал он, — рад снова видеть тебя. Сельская жизнь пошла тебе на пользу.
Он говорил небрежным тоном, но в его речи были заметны признаки ораторского мастерства.
— Разве я знаю тебя? — спросил я. — Мои глаза подводят меня. Солнечный свет слишком ярок, и я не могу как следует рассмотреть тебя…
— Извини! Я Марк Целий. Мы встречались и раньше, хотя ты можешь и не помнить меня.
— Ах, да, — сказал я. — Теперь понятно. Ты один из приближенных Цицерона — а также и Красса, полагаю. Ты прав, вне сомнения, мы встречались раньше в доме Цицерона или на Форуме. Но я уже постепенно забываю о Риме. Да и твоя бородка меня обманула. Раньше ее не было.
Он с гордостью погладил ее.
— Да, когда мы встречались, ее еще не было. Да и ты, как я погляжу, отрастил бороду.
— Скорее от лени. В моем возрасте нужно сохранять тепло в крови. А что, в Риме теперь это модно? Я имею в виду бородку?
— В некоторых кругах. — Его самодовольство было несколько отталкивающим.
