– Каким бы затруднительным ни было мое положение, – со слезами в голосе продолжала она, – я предпочту жить в крайней нужде, нежели оставаться там, где я более не нужна, несмотря на то что этот дом стал для меня родным. Не зря же говорят: «Лучше блюдо зелени и при нем любовь, нежели откормленный бык и при нем ненависть». Пусть даже я и не большая сторонница зелени, за исключением разве что веточки петрушки в соусе, и, равным образом, никогда не понимала, как кто-либо, включая библейских персонажей, способен обходиться исключительно травами. Однако времена меняются, и если задумать о крайне своеобразных вещах, описанных в Библии, то, наверное, следует возблагодарить Господа, что мы не жили в те дни. Когда вспыхивали кущи, а с неба опускались огромные лестницы, людей глотали киты, причем им не становилось от этого ни капельки хуже… В общем, подобные события выводят меня из душевного равновесия. Да, еще и манна! Я так и не узнала, что же это за еда, но уверена, что она бы мне не понравилась, пусть даже я бы умирала с голоду, а она упала бы с неба прямо передо мной, что вообще представляется мне полной несообразностью. Но, – продолжала она, вперив в мисс Уичвуд укоризненный взгляд, – я постараюсь полюбить ее, если вы желаете возвести другую особу на мое место.
– Не говорите глупостей, Мария, – нетерпеливо отозвалась мисс Уичвуд. – У меня нет ни малейшего желания возводить «другую особу» на ваше место. – Неизменно чувствительная к нелепостям и глупостям, она не смогла удержаться, чтобы не добавить: – Я готова поклясться, что в этом доме нет ненависти, разве что Джарби ненавидит вас, но вам до этого нет дела, потому вы знаете, что она не сподобилась бы на такое, если бы не боялась, что вы займете ее место в моих глазах, но вот откормленный бык поверг меня в недоумение. Где, по-вашему, дорогая кузина, я откармливаю быков?
– Я говорила в переносном смысле, – с негодованием ответствовала мисс Фарлоу. – Вряд ли можно полагать, что вы можете откармливать быка где-либо в Бате, поскольку, можно не сомневаться, это противоречит установкам. Осмелюсь предположить, вам не позволили бы обзавестись и коровой, хотя она была бы вам намного полезнее.
– Как вы несокрушимо правы! – заметила изумленная мисс Уичвуд.
– Быки и коровы здесь совершенно ни при чем, – заявила мисс Фарлоу и разрыдалась. – Душа моя уязвлена, Эннис! Когда я услышала, как вы приглашаете эту молодую женщину стать вашей компаньонкой, я пережила… да, электрический удар, от которого мои нервы, боюсь, уже никогда не оправятся.
Сообразив, что пожилая кузина окончательно расклеилась, Эннис принялась успокаивать ее растрепанные чувства. Потребовалось немало времени и терпения, дабы умилостивить мисс Фарлоу, но, хотя она сумела убедить компаньонку в том, что той не грозит опасность быть изгнанной за ненадобностью, ей так и не удалось примирить ее с присутствием Лусиллы в Кэмден-Плейс.
– Она мне не нравится, – решительно отрезала мисс Фарлоу. – Вы должны простить меня, если я скажу, что поражена вашим предложением ей своего гостеприимства, поскольку в общем и целом вы всегда вели себя куда более здраво. Помяните мое слово, вы еще пожалеете об этом!
– Если это случится, Мария, то вы сможете утешиться, сказав, что предупреждали меня об этом. Но по какой причине я не должна была спасать это дитя из неловкого и затруднительного положения?
– Полагаю, – сумрачно заявила мисс Фарлоу, – что всю эту историю она просто выдумала. Она показалась мне очень суматошной и бестолковой юной леди. И распутной – да-да, именно так – и наглой! Какое отсутствие утонченности и такта – убежать из дому, да еще в обществе молодого джентльмена! Нет сомнения, я старомодна, но подобное поведение решительно не вяжется с моим чувством приличия. Более того, я уверена, что сэр Джеффри отнесется к этому с таким же неодобрением, как и я.
– Скорее всего, даже с бо́льшим, – сказала Эннис. – Но я не представляю, чтобы он назвал ее распутной или наглой!
Мисс Фарлоу моментально притихла под гневным взглядом Эннис и разразилась бессвязной речью, в которой извинения причудливо переплетались с самооправданием. Эннис оборвала кузину, заявив, что ожидает от нее вежливого обхождения с Лусиллой. Она говорила с крайне необычной для себя суровостью, а когда окончательно расстроенная мисс Фарлоу попыталась искать спасения в слезах, это ее нисколько не тронуло, и хозяйка лишь порекомендовала ей немедленно отправляться наверх и заняться распаковыванием своего дорожного сундучка.
Глава 2
После того как мисс Уичвуд сменила дорожный костюм на одно из тех простых платьев из батиста, которые надевала, собираясь коротать вечер дома у камина, и выслушала упреки мисс Джарби в собственном своеволии, неблагоразумии и слова о том, что сказал бы ее папа, будь он еще жив, она подошла к двери Розовой спальни и постучала. Получив приглашение войти, Эннис застала свою протеже в очаровательном платье из кружевного муслина, которое лишь слегка помялось от пребывания в дорожной сумке; ее темные волосы были уже причесаны и блестели. Они вились вокруг ее головки в искусной укладке, известной под названием «Сафо», которая, как одобрительно отметила про себя мисс Уичвуд, не только очень шла Лусилле, но и выгодно подчеркивала ее молодость. На шее у нее была нитка жемчуга. Это скромное ожерелье было единственным украшением, которое она надела, но мисс Уичвуд ни на мгновение не заподозрила, что отсутствие безделушек означает бедность. Жемчуг был настоящим – как раз то, что требовалось для юной девушки, только что выпорхнувшей из пансиона. Точно таким же было и платье из кружевного муслина с высокой талией и крошечными буфами на рукавах, но его исключительная скромность являлась отличительным признаком работы высококлассной модистки[5]. Шаль, которую Лусилла как раз собиралась накинуть на плечи, была из норвичского шелка[6]и наверняка стоила своему покупателю каждый пенни из верных пятидесяти гиней. Было совершенно очевидно, что неизвестная тетя Лусиллы обладала завидными средствами и отменным вкусом, не пожалев на одежду племянницы ни того, ни другого. Столь же очевидным было и то, что модно одетая девушка, имевшая все признаки особы, независимой от рождения, встретит весьма холодный прием у миссис Нибли.
Лусилла извиняющимся тоном заметила, что платье ее безнадежно измялось.
– Понимаете, все дело в том, что я не умею укладывать вещи.
– Полагаю, вам не приходилось заниматься этим раньше, не так ли?
– В общем, нет. Но я не могла попросить свою горничную уложить вещи вместо меня, потому что она мгновенно донесла бы моей тете. Она, – с горечью заключила Лусилла, – худшая изо всех горничных, которые были у кого-либо с пеленок!
