Вскоре после того, как я познакомилась с его семейством, я стояла одна в гостиной, ожидая Стива. В этот момент туда зашла Клара и сделала поразительное признание. Без какой-либо настоящей прелюдии она сообщила мне, что они с Полом усыновили Стива, когда он был еще младенцем. Однако вскоре после этого биологическая мать Стива подала на них в суд, пытаясь добиться того, чтобы ребенка отдали в другую семью. Настоящая мать Стива считала, что Джобсы не смогут обеспечить ее сына тем, чем она хотела. В действительности она изначально выбрала для своего сына другую семью: католическую, хорошо образованную и богатую. Однако в последнюю минуту эта семья решила, что хочет девочку. Именно так Джобсы получили Стива, а Стив – Джобсов. Однако затем начались сложности. Клара и Пол ходили в суд, чтобы отстоять право оставить у себя младенца, биологическая мать которого решила, что она хочет отдать его в другую – кто-то может сказать более подходящую — семью.
«Я была чересчур испугана, чтобы любить его первые шесть месяцев его жизни, – сказала мне Клара. – Я боялась, что они заберут его у меня. Даже после того как суд признал нашу правоту. Стив был очень сложным ребенком, и к тому времени, когда ему исполнилось два года, я считала, что мы совершили ошибку. Я хотела вернуть его обратно». Ее глаза становились все шире по мере того, как она говорила мне эту тяжелую правду их жизни. Я видела, как она порицает себя и испытывает чувство вины. Но это было не все. Когда я сейчас вспоминаю об этом моменте, задаюсь вопросом, пыталась ли она меня предупредить или просто объяснить.
Я была очень молода, когда познакомилась с Кларой. Не думаю, что она понимала, насколько я была молода. Я лишь кивнула с таким глубоким пониманием, какое только смогла изобразить, чтобы успокоить ее и подтвердить, что она говорит мне нечто мудрое. Но я также была смущена, поскольку знала, что плохо подготовлена к пониманию реалий взрослой жизни. До момента этой нашей беседы я встречалась с Кларой максимум три раза. Она была матерью моего нового бойфренда, и в ту пору, когда большинство молодых людей не верят взрослым, ее признание показалось мне весьма удивительным. Мне стало грустно, и я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Я помню, что пристально разглядывала пол, задаваясь вопросом, любят ли они его сейчас.
Стив задумчиво покачал головой, когда я рассказала ему, что поведала мне его мать. Он сообщил мне, что судебное дело было улажено после того, как его родители юридически обязались направить его в колледж. К тому времени, когда я познакомилась со Стивом, он уже был зачислен в колледж Рид, так что данная договоренность соблюдалась. Стив много раз повторял: «Я просто закрыл глаза и ткнул пальцем в книгу с названиями учебных заведений. Когда я их открыл, мой палец указывал на колледж Рид. Именно так я его и выбрал».
Стив рассказал мне, что дети в начальной школе насмехались над ним из-за того, что он был усыновлен. «Что произошло? – частенько спрашивали они. – Твоя мамочка тебя не любила?» С этого времени прошло, вероятно, около десяти лет, однако, когда Стив говорил мне об этом эпизоде, в его словах все еще чувствовалась горечь обиды. Насмешки и издевательства в начальной школе наносили Стиву такой огромный вред, что однажды он пришел домой и сказал родителям, что не намерен больше терпеть такую ситуацию. Он не собирался возвращаться в эту школу.
От Стива всегда исходило ощущение контроля над ситуацией. Абсолютного контроля.
Я полагаю, что Пол и Клара признали это и понимали, что им необходимо что-то предпринять, чтобы защитить своего сына. И они переехали в Лос-Альтос и в другой школьный округ. Меня всегда поражало, на что Джобсы шли, чтобы защитить Стива. В то время как большинство родителей, которых я знала, скорее всего, не стали бы предпринимать ничего подобного и просто обошлись бы тем, что сказали ребенку «дай сдачи». Тем не менее, как ни странно, подход родителей Стива оказался недостаточно эффективным, так как, когда Стив вырос, он начал изощренно издеваться над самим собой на эмоциональном и психологическом уровне.
Меня поражал тот огромный объем свободы, которым Стив обладал, чтобы быть собой, и как сильно его родители, казалось, его уважали. У Стива имелись поэтическая жилка и интуитивный склад ума. Он часто говорил так, что, казалось, его слова и само их произношение были навеяны сильными ветрами с великих равнин. Я никогда не переставала поражаться тому, как эти трудолюбивые, принадлежащие к категории «синих воротничков» родители, эти люди, обладающие здравым смыслом, но малым количеством книг, давали ему необходимую свободу, чтобы стать полностью инакомыслящим, по сути, выдающимся.
Для меня это было сравнимо с тем мягким желтым цветом в комнате Пэтти: в Поле и Кларе было нечто изысканное, несмотря на нехватку образования. Когда Стив начинал свои декламации, все, казалось, делали глубокий вдох, утыкали взгляд в пол, даже меняли направление движения – как будто они были танцорами, которым поменяли ритм.
Я не очень осознавала в те ранние годы, как скрытый мир потерь и беспокойств Стива, должно быть, его сосредотачивал. Но напряжение чувствовалось, как стрела на натянутой тетиве, «взведенной» под воздействием тех ужасных потерь, которые он пережил. Однако когда он выпускал эту стрелу – вау! Она двигала его и, если уж на то пошло, меня, вперед в предвкушении и ожидании новых открытий Стива. Вдохновение – это всегда отклик на то, чего не хватает. Суть творческого процесса состоит в восполнении промежутков, того, чего недостает. Именно поэтому Пикассо, например, больше не нарисовал ни одной гитары после того, как он себе ее таки купил.
Стив всегда мог меня удивить. Однажды он произнес фразу, которая позволила мне разглядеть мужчину в ребенке – и ребенка в мужчине. Его слова о бомбежке коммунистов потрясли меня и открыли глаза на то, что он мыслит категориями холодной войны. В то время я была идеалистично настроена и убеждена, что поддержание мира во всем мире является основной целью и, как пели «Битлз», все, что тебе нужно, – это любовь. Я считала, что направленные на раскол общества на противоположные лагеря оценки американо-советских отношений являлись ухищрением средств массовой информации, чтобы люди продолжали бездумно придерживаться националистических позиций. Я отвергала национализм, поскольку считала, что нашему новому поколению суждено смотреть на вещи более широким взглядом и находить свободные от предрассудков решения проблем. Однако замечание Стива заставило меня остановиться и признать, что он смотрит на вещи более зрело. Это потрясло меня.
По правде говоря, мышление в категориях холодной войны занимало существенную часть моей собственной жизни, хотя и негласно. Мой отец был сотрудником «Сильвании» – компании, которая выполняла значительный объем заказов для Министерства обороны. Ввиду тех ограничений, которые накладывала на отца его работа (она была связана с засекреченными данными), мы просто не обсуждали политические вопросы и отношения США с другими странами за обеденным столом. И все это несмотря на то, что именно благодаря его работе в спецслужбах мы могли вести жизнь типичных представителей высшего среднего класса. В каждом штате, где мы жили, представители правительственных структур опрашивали всех наших соседей, чтобы мой отец мог оставить право доступа к секретным работам и документам на прежнем уровне или повысить его. Я счастливо не осознавала последствий всего этого в моей жизни. Однако я была убеждена, что восприятие Стивом холодной войны характеризовало его как наивного.
