Это, впрочем, и неважно. Мысль Хокинга по-прежнему бодра. Именно он разработал последнюю на сегодня модель мироздания, и именно эта модель считается наиболее адекватной картиной того, как устроена Вселенная. Называется эта модель «Теория струн». Мир устроен вовсе не просто и совсем не прекрасно (как думали в XIX веке). По мнению Хокинга, этот мир является одиннадцатимерной Вселенной, в основе которой лежат не атомы, а свернутые колечком энергоструны, и в самом центре этой Вселенной расположена черная дыра – математическая точка, которая на самом деле является не точкой, а туннелем, ведущим в другую Вселенную, о которой не известно вообще ничего.
Интерес читающей публики к физике очень понятен. Люди считали, что хватит верить в религиозную чушь, пора рассмотреть реальные факты и узнать о нашем мире стопроцентную правду. Пора просто и понятно объяснить, как же устроено то, что мы видим вокруг. И вот ученые предложили им научную картину мироздания. И читающая публика с удивлением обнаружила: эта картина куда более чудовищна и невразумительна, чем любые религиозные мифы.
Понять, что в современной физике основано на расчетах, а что – чистая фантазия, среднему читателю не светит. Все мы вынуждены верить физикам на слово. Схема мира, которую они рисуют, настолько сложна и химерична, что даже представить ее в виде хоть какой-то картинки давно уже невозможно. За тем, к чему мы привыкли, как за нарисованным камином в каморке папы Карло, скрыта жуткая правда о том, как все обстоит на самом деле. А обстоит все так, что прямые кривы, тела есть лишь поле, неподвижное несется, жизнь есть гибель, а о цели и смысле происходящего спрашивать не стоит, ибо у Вселенной не может быть никакой цели и никакого смысла. Причем разработана вся эта концепция инвалидом, который, к сожалению, не может ни рассказать о плодах своих раздумий, ни написать о них и поэтому продиктовал теорию ученикам с помощью особого устройства, способного реагировать на мельчайшие движения его одного пальца и глазных яблок.
Именно этот кошмар, рядом с которым меркнет самое мрачное язычество, считается сегодня научной картиной мира.
2
Фрейд рассказал читателям о том же самом, но зашел немного с другой стороны.
В тот момент, когда он приступил к созданию своего психоанализа, наука о человеческой душе немного напоминала папуаса, которому предложили разобраться в устройстве ноутбука. То есть психиатры со всей дури лупили по устройству булыжником и смотрели: развалится он или не развалится. Лучшим средством от душевных расстройств считалось скрутить пациента смирительной рубашкой и запереть в полной темноте, а через неделю достать оттуда и посмотреть: неужели жив? От того же онанизма лечили прижиганием рук каленым железом. От истерик – обливанием ледяной водой. Кроме того, психиатры пытались использовать в лечебных целях гипноз, электрические разряды и опий. В общем, как вы понимаете, в те годы это была та еще научная дисциплина.
Фрейд тоже пытался начинать с гипноза. Он был уверен, что поведение человека – это внешнее проявление скрытых внутри причин. Вопрос был лишь в том, как узнать, что это за причины? И в этом смысле идея с гипнозом была недурна: усыпить сознание пациента и попробовать напрямую общаться с теми уровнями его личности, которые скрыты где-то ниже сознания. Гипноз в те годы был дико популярным цирковым аттракционом. Правда, нигде, кроме арены цирка, проявить свое искусство гипнотизерам почему-то не удавалось. И тогда Фрейд решил поискать обходные пути. Вглубь человеческого сознания он проникал, анализируя сновидения или предлагая пациенту просто поговорить, ничем себя не стесняя (метод свободных ассоциаций). Так, собственно, и возник психоанализ.
Пациенты приходили к доктору Фрейду, ложились на кушетку и принимались говорить. Все, что придет в голову. Если в голову приходила какая-нибудь гадость, то добрый доктор не возмущался и не хмурился, мол, в приличном обществе о таких вещах говорить не принято, а наоборот, кивал и внимательно слушал:
– Продолжайте, голубчик.
Рано или поздно пациент, сам того не сознавая, проговаривался о подлинных причинах душевного расстройства. Доктор указывал ему: «Вот же оно!» – и исцеленный, тут же выздоровевший человек радостно покидал клинику. И никаких тебе прижиганий или смирительных рубашек.
В первые годы ХХ века Фрейд провел у себя в Вене сотни и тысячи подобных сеансов. И каждый раз, проникая в глубины человеческой личности, видел там одно и то же. Темный подпол, на дне которого копошатся вскормленные человеческим мясом чудовища: страхи, желания, фобии, неудовлетворенные амбиции. Эйнштейну впервые удалось показать, насколько огромна окружающая землю Вселенная, но тот мир, который открыл Фрейд, был еще огромнее и намного более страшным. Оба они (и физик, и психиатр) говорили об одном и том же: то, что вы видите вокруг, – это совсем не то же самое, что есть на самом деле. Настоящая реальность от вас скрыта, но сейчас мы вам ее откроем. Мир есть поле игры жутких невидимых сил. И (наставительно поднимал пальчик доктор Фрейд) речь идет не о силе тяжести и не о какой-нибудь еще физической фигне, а о самой главной силе на свете: о силе сексуального желания.
Именно после Фрейда слово «секс» перестало считаться табу в приличном обществе. Понемногу, сперва незаметно, а потом все более массово, о сексе стали говорить, тему стали обсуждать, умные очкарики стали читать о половой жизни лекции. Да и чего стесняться этих разговоров, если вон, ученые утверждают, что именно сексом мы живем, и движемся, и существуем?
3
Новые идеи ученых очень быстро завоевали популярность. Хотя сказать, что о теориях Эйнштейна или о психоанализе Фрейда в начале века слышал хоть кто-нибудь, кроме узкого кружка их ближайших единомышленников, было бы все же преувеличением. В те годы, как, впрочем, и всегда, рядовые лондонцы, нью-йоркцы и петербуржцы считали, будто мир устроен просто, понятно и имеет вполне определенную цель. Скорее всего, никто из них никогда в жизни не узнал бы о том, что заблуждается, да только после Первой мировой новомодными идеями физиков и психиатров увлеклись деятели искусства. Именно они сделали идеи Эйнштейна и Фрейда достоянием миллионов.
Прежде искусство было таким же простеньким, как и физика Ньютона. Художники рисовали картины, о которых можно было сказать: «Какая красота!» Литераторы писали книжки, в которых добро побеждало зло. Однако новое поколение деятелей искусства работать по этим правилам просто отказалось. Какая может быть красота, если мир – это поле битвы испепеляющих потоков радиации? О какой победе добра может идти речь, если каждый человек – это вопль неудовлетворенных сексуальных желаний?
За предыдущие тысячелетия человек привык смотреть на себя как на любимое дитя Бога. Но если никакого Бога нет, то кто мы вообще такие? А тут еще современная наука утверждает, что все в мире – не больше чем случайная комбинация атомов, подчиняющихся слепым и безжалостным силам. После 1918 года на сцену выходит авангард: искусство, суть которого состояла в том, чтобы показать, что Вселенная жестока, человеческая жизнь бессмысленна, а в конце всех нас ожидает смерть.
