Я порадовалась, услышав, как он смеется.
Почти час я подслушивала их разговор, притворяясь, что читаю книгу. Услышанное лишь подтверждало то, что я знала об этом человеке.
Ему не нужна моя правда. Она принадлежит только мне одной. Раскрыть ее ему было бы чистым эгоизмом.
Да, я знаю, что наши жизни скреплены смертью, но что дает мне основание думать, будто, рассказав правду, я облегчу ему жизнь?
Я встала и вышла.
2
19 июня 2011 года
Элиза протянула Ноаму чашку.
– Успокоительный отвар, – объявила она, состроив гримасу. – Все, что я нашла у тебя в шкафу. Тебе надо бы кое-чего прикупить, братец.
Ноам ответил сестре нежным взглядом. Его восхищали ее утонченность, невозмутимость, которую она сохраняла при любых обстоятельствах, сила характера. Но дороже всего ему была ее чуть ли не материнская любовь к нему.
– Что ты так на меня смотришь? – спросила она.
– Ты великолепна.
– Ты – единственный мужчина, который так думает, Ноам.
– Скорее, я единственный мужчина, который это говорит.
Элиза села напротив Ноама, провела по его волосам, чтобы пригладить непокорную челку.
– Я собираюсь к папе, – сказала она.
Лицо Ноама стало жестким.
– Опять?
– Ты прекрасно знаешь: я хожу к нему каждую неделю.
– Тогда зачем каждый раз мне об этом говорить?
– Потому что я все еще надеюсь, что ты когда-нибудь решишься и пойдешь со мной.
Он встал и подошел к окну.
– К чему все это? Он же тебя не узнаёт.
– Иногда болезнь отступает, и тогда он вспоминает меня, называет по имени, и мы с ним разговариваем.
– При чем тут болезнь? Он забыл наши имена еще до того, как у него замкнуло мозги.
– Не надо так, Ноам. Как ты можешь по-прежнему держать зло на старого, потерявшего рассудок человека?
– Позволь тебе напомнить, что это он всю жизнь держал на меня зло.
– Это ты сам придумал.
– Слушай, давай лучше сменим тему, – устало предложил Ноам.
– Нет! Я и правда хочу, чтобы на этот раз ты пошел со мной.
Ноам повернулся к сестре.
– Шутишь?
– Я серьезно. Скоро его не станет, и ты будешь упрекать себя в этом.
– Всю жизнь он напоминал мне о моей вине. Так, может, его смерть…
Элиза резко встала.
– Не смей так говорить! Я запрещаю тебе!
Ноам отвернулся, плечи его опустились.
– Прости, – пробормотал он. – Просто я хотел сказать, что почувствовать себя более виноватым, чем в те дни, когда он перестал меня замечать, я уже не смогу.
– Это правда, он добровольно ушел из нашей жизни. Но он так любил маму… Попытайся хотя бы понять, Ноам. Ты не видел его уже много лет. Я уверена, что встреча с ним поможет тебе.
– Поможет? Каким образом?
– Поможет избавиться от прошлого.
– Это ты избавь меня, пожалуйста, от своей дешевой психологии.
– В конце концов, Ноам, я убеждена, что ты не можешь устроить свою жизнь именно потому, что какая-то часть тебя не в состоянии оторваться от того, что произошло тогда.
– Я знаю твою теорию, Элиза. Но, что бы ты там ни думала, моя жизнь вполне устроена. У меня хорошая работа, друзья, общение.
– Кого ты обманываешь? Работа тебе не нравится, друг у тебя только один, а все твое общение – это ночные вылазки в полном одиночестве.
Сказано жестко, но верно; Ноаму нечего было возразить.
– Я уже не помню, когда ты рассказывал мне, что с кем-то встречаешься, – продолжала Элиза, сбавив обороты и сожалея, что накинулась на брата. – У тебя сейчас никого нет?
– Никого. Мне не попадаются интересные девушки, – признался он.
– Всё оттого, что ты боишься влюбиться. Тогда тебе пришлось бы думать о будущем вдвоем, потом втроем. Ты же отвергаешь саму мысль о том, чтобы стать мужем или отцом.
Ноам пожал плечами.
– У меня зачерствело сердце – это ты хочешь сказать?
– Да, в каком-то смысле. Не совсем, разумеется, потому что нас с Анной ты любишь. Но ты отказываешься от чувств, которые могли бы повлечь за собой какие-то новые обязательства.
– Я уже был влюблен.
– Знаю. В Джулию, – усталым тоном ответила Элиза. – Опять Джулия и только Джулия. И больше ничего и никого. А я уверена, что ты и влюбился-то в нее только потому, что знал наперед, что она тебя бросит.
– Может, и так, – печально согласился он.
Элиза подошла к брату и обняла его за талию.
– Я об одном тебя прошу, братец: подумай еще о встрече.
– Подумаю, – согласился он.
Она поцеловала его в плечо и пошла за курткой.
– Тебя Анна зовет.
– Анна… – с нежностью вздохнул он. – Скажи, что я завтра зайду.
Когда Элиза ушла, Ноам еще какое-то время стоял, устремив взгляд в пространство. Воспоминание о единственной любви навеяло на него грусть, и он подошел к шкафу, чтобы извлечь из его недр старый ящик. Открыв его, он на мгновение замер в нерешительности, с опаской глядя на свои дневники. Наконец он вынул самую старую тетрадь. Первая запись была сделана на следующий день после его последнего визита к доктору Лоран. Он прочел несколько страниц, улыбнулся. Никогда он не был так близок к счастью, как в ту пору своей жизни. Он прочел следующую запись, сделанную 3 сентября 1988 года, через день после их разрыва. Сердце заколотилось как бешеное. К своему удивлению, Ноам обнаружил, что со временем его боль не утихла. Она все еще была тут, притаилась в тени фраз, готовая к нападению. За наивностью его записей скрывалась попытка заглушить отчаяние, подменив чувства словами. Впрочем, тогда у него еще оставалась слабая надежда, что это не конец и жизнь подарит ему новую встречу с Джулией.
Тетрадь откровений
5 сентября 1993 года
Я взял руку Джулии в свою.
– Ну, и что говорят в таких случаях? – спросил я.
Она пожала плечами. Прямо перед нами раскинул свои широкие аллеи Люксембургский сад. Это было наше место, наше время. Вот уже два месяца почти каждое утро мы встречались здесь. Нам нравилось сидеть перед большим прудом и наблюдать, как легкая утренняя дымка цепляется за холодную воду, стараясь задержаться на ее поверхности. Вдали, на внешних аллеях мелькали бегуны в наушниках, сосредоточенно вслушиваясь в ритм музыки.
Но мы были одни, и этот парк был нашим миром.
