Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 208
– Обаче, это вообще не умиак. Или не просто умиак. У кита, нипример, или у косатки, есть кости, сердце, легкие, мышцы, мозги… У умиака есть только кости да шкура. А у этого… Где у кита желудок, тут очаг для черных камней. Где легкие, там большой котел. Где мышцы, там тоже не пойми что такое. А вместо мозга – мертвое тело. Сдается мне, это не руками сработано. Это взяли кита или косатку, сказали заклинание, и морской зверь из живых мяса и костей превратился в умиак, да не умиак, из дерева, меди, и мертвечины. Такой нам вот второй знак. Пойдем смотреть третий.
– А может, наоборот? Сработали-то руками, но сказали слова, и к сработанному привязали, например, инуа белухи или кита-горбача?
– Плохое, плохое дело, если и так вышло…
Брат Косатки и Утопил Гарпун дошли до нарты очень быстро. Обычно собаки ждали бы, свернувшись в клубки, но вся свора стояла, подозрительно повернувшись к огромной лодке. Вожак, Драное Ухо, оскалил зубы и низко рычал. Собаки были видимо рады возвращению генена с учеником, и даже не устроили обычной драки, когда Утопил Гарпун и Брат Косатки, каждый со своей стороны, присоединили их алыки к потягу из моржовой шкуры.
Брат Косатки покрутил остол, вытащил его изо льда, освободив нарту, и взмахнул хореем. Утопил Гарпун пробежал несколько шагов рядом с нартой, подталкивая дугу, потом запрыгнул в нее позади каюра. Собаки споро тянули к югу, не нуждаясь в поощрении ни словом, ни тем более хореем. Они тоже были рады покинуть близость второго знака.
Дальше на юг, по приближении к поворачивавшему и поднявшемуся покруче берегу острова, стали попадаться следы чьего-то перехода – брошенная обувь несуразной работы, кухлянка, не сшитая из шкур, а свалянная из шерсти, куски дерева, длиннющее сломанное весло. За поворотом берега открылась замерзшая бухта с каким-то сооружением поодаль – не иглу и не чумом. Негостеприимно скособоченное треугольное укрытие было покрыто такой же огромной замерзшей шкурой, как и верх умиака-из-дерева. Рядом с укрытием виднелось занесенное снегом кострище, и что-то валялось.
– Не распрягай собак, день хоть и долог уже, да ночь все холодна. Быстро глянем и вернемся, – сказал Брат Косатки. – Заодно покажешь мне, как ты читаешь следы.
– Волокли здесь что-то. Тяжелое, на двух полозьях. Костер долго горел, несколько дней. Плавник жгли, и может, еще дерево, что с собой принесли. Вот тело лежит. Думаю, этот замерз. Одежда дрянная. Не нанучья шкура, не тюленья, даже не моржовая. Вообще не шкура. Из шерсти сплетена. Нанук лицо и руки съел, дальше есть не стал. Почему? Этого всего съел. Стой, два нанука было. Дрались, кости раскидали. Котел у кострища лежит, перевернут.
– А в котле что?
– Рука. Наверно, нануки закинули, пока дрались. Нож из металла. Можно я хоть этот нож заберу?
Брат Косатки посмотрел на собак. Насколько позволяли алыки, они устроились поудобнее, свернувшись в уютные клубки. Недотепа опять грыз чулок.
– Недотепа, хорея захотел? Возьми. Этот нож, видно, далеко путешествовал. Ценный предмет. Что еще видишь?
– Укрытие плохо слажено, совсем бы не грело. И крыто не шкурой, и даже не шерстью плетеной, а какой-то корзинкой из нитей.
– Это называется ткань. Кто в длинных домах на юге живет, прядет одежду из нее. Только та одежда красивая, с узорами, бисером, и медными бляшками.
– У того, без лица и рук, тоже есть бляшки, только не из меди, а из серо-белого металла.
– Это серебро. Возьми и бляшки. Может, подаришь кому или выменяешь. Что еще видишь?
– Кости внутри укрытия. Все поломаны.
– Смотри внимательнее.
– Не тюлень, не морж, не олень. Похоже, еще одного покойника звери съели.
– Смотри на эту берцовую кость.
– Вдоль расщеплена. Странное дело – если зверь ее грыз, где следы от зубов? Вот еще топор лежит, из серо-черного металла. Стой! Не этим ли топором…
– И я так думаю. Те двое третьего съели, замерзли, а потом нануки ими полакомились. До этого нануки, видно, еще нескольких покойников разъели, потому последнего не закончили. Обаче, совсем дрянь мореходы пришли из-за океана. Немудрено, что от их ведовства вода опресняется и тюлени уходят. Поехали отсюда. Теперь ты все три знака видел, один другого хуже.
Возвращение к лагерю прошло почти без разговоров. Утопил Гарпун распряг собак, снял с них чулки, и накормил их пеммиканом. В путешествиях по миру духов, ему еще далеко было до Брата Косатки, но значительную часть искусства каюра он уже успел перенять. Утопил Гарпун выскользнул из наружной кухлянки и теплых штанов, вывернул и то, и другое наизнанку, кинул одежду на веревку, натянутую на пару запасных копыльев, воткнутых в снег у входа в иглу, привязал кухлянку и штаны тесемками, чтобы ветер не унес, и посмотрел на круг Сигник, уже висевший низко над окоёмом. Круг был красным, поднимался ветер. От лагеря до стойбища оставался день пути, но этот путь шел по ровной заснеженной земле или многолетнему льду.
Утопил Гарпун нырнул в иглу. Внутри Брат Косатки, сбросивший и внутреннюю кухлянку, уже топил лед в котелке над огнем из плавника. В отблесках огня казалось, что многоцветные узоры под его кожей двигались – киты пускали струи, косатки били хвостами, морские львы задирали шеи.
– Я тут говорил, может кита в лодку превратили. Плохо, – сказал вдруг генен. – А ты говорил, может, лодку сделали, а к ней ведовством инуа кита привязали. Того хуже. А теперь думаю, могли еще хуже сделать. Может, не инуа привязали, а тупилека. А может, этот умиак и есть тупилек, и он заморских мореходов кого сожрал, кого с ума свел, а с кем еще хуже сделал.
– А с чего ты так думаешь?
– Ты помнишь, покойник в умиаке-из-дерева лежал спиной к мачте? – спросил вдруг генен.
– Да. Мне пришлось подойти к нему, чтобы его рассмотреть. А почему ты спрашиваешь?
– Угораздило меня на него глянуть перед тем, как я спустился с борта по двум веревкам. Когда мы по ним залезали, он к нам спиной лежал, а когда спускались, лицом, обаче, был повернут…
Глава 3
– Ты уверен? – Хельги вытащил удочку из воды и проверил наживку.
Насаженный на двойной крючок малек все еще вяло дрыгался. Хельги плюнул на него и забросил удочку обратно в залив.
– Уверен. Дело не только в том, что отец и моя мать не успели пожениться. Он привез ее из набега на Гардар. Так что, некоторые могут сказать, она была рабыней. При Хёрдакнуте, правда, так никто не скажет, а если и скажет, навсегда замолчит.
– А почему так?
– Отец говорит: «Дырявого меха не надуть, а раба не научить.»
– Ха. Или еще: «Хочешь счесть своих врагов, начни со счета своих рабов.» Хотя в давние времена, бывало и такое, чтоб сын рабыни становился ярлом или даже конунгом. Скьефа, говорят, мать-рабыня в люльке положила в лодку, пустила ее по волнам, лодку принесло куда-то к Старгарду, там его воспитал местный ярл, а потом сам Скьеф и в конунги вышел. Только куда чаще от мамонтихи родится мамонтенок, от крысы крысенок, а от рабыни раб. Ну, я и думаю, зачем нашему роду такая печаль и такие шепоты за спиной нового ярла? А с твоей матерью и свадьбу сыграли, и из рода она сильного, так что на тинге, если что, и ее родичи будут за тебя кричать. Стой… – Горм подсек, и вытянул довольно увесистого окуня.
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 208
