Коммунистическая партия, априори непогрешимая, как следует из его аргументации, «решительно выступала против путаницы» в вопросах пропаганды, и, в частности, «восстановила (sic. – В.Н.) ленинское учение о войнах справедливых и несправедливых». Однако, в конечном счете, из-за преобладания «неправильных взглядов», навеянных пропагандистским аппаратом, в общественном сознании стали господствующими «неоправданные настроения». В результате, как следует из работы Г.Д. Комкова, для многих советских людей «вероломное нападение гитлеровской Германии на СССР» оказалось полной неожиданностью.[39]
Вышеизложенные утверждения, во-первых, представляются некорректными, что объясняется главным образом слабой изученностью проблемы в тот период. Во-вторых, в них сквозит исключительно негативное отношение к Сталину и в то же время не учитывается та политическая обстановка, которая оказывала серьезное влияние на советскую историческую науку на исходе хрущевской «оттепели».
Между тем во второй половине 1960-х гг. через соответствующие структуры ЦК КПСС до ученых и преподавателей вузов гуманитарного профиля были доведены новые задачи, исходя из которых следовало полностью отказаться от акцентирования внимания на негативных фактах, раскрывавших с той или иной степенью полноты причины, приведшие СССР и Красную Армию к поражениям лета 1941 г. Теперь было необходимо «перестроиться» и сосредоточиться главным образом на доказательстве того, что Советский Союз «имел громадное превосходство над любой капиталистической страной» и лишь неблагоприятные объективные обстоятельства привели к неудачному для него началу войны против Германии.[40]
Новые идеологические установки оказали существенное влияние на процесс пополнения источниковой базы исследований по названной тематике. С одной стороны, продолжали выходить в свет тщательно отредактированные, прошедшие строгую цензуру мемуары участников событий[41]и документальные сборники о партийно-политической работе в Красной Армии в предвоенные годы.[42]С другой стороны, в обобщающих печатных трудах активнее стали использоваться архивные материалы, содержавшие новые фактические данные о системе партийно-пропагандистских органов, о постановке идеологической работы в войсках накануне войны против Германии.[43]Однако эти факты подбирались таким образом, чтобы не давать повода для критических оценок и выводов.
Исследовательские темы по проблеме идеологической подготовки СССР к войне отличались узостью и односторонностью. Формулировалась главным образом задача изучения опыта «практической деятельности Коммунистической партии по созданию и развитию системы коммунистического воспитания советских воинов», работы «командиров, политорганов, партийных и комсомольских организаций по воспитанию у личного состава Красной Армии качеств, необходимых защитникам и строителям социализма».[44]В конечном счете, весь пафос подобного рода публикаций, как и в хрущевские времена, сводился к доказательству тезиса о том, что к 22 июня 1941 г. перестройка партийно-политической работы достигла поставленной цели – всесторонней морально-политической подготовки личного состава РККА «к отражению возможной империалистической агрессии».[45]
В то же время было усилено цензурное вмешательство при отборе к публикации мемуарной литературы, в том числе – касающейся описания событий предвоенных лет. 4 июля 1977 г. Секретариат ЦК утвердил постановление «О мерах по усилению контроля над подготовкой и изданием мемуарной литературы», согласно которому такого рода литература могла выходить в свет лишь после согласования в соответствующих отделах ЦК КПСС, в ИМЛ при ЦК КПСС, в Главном политическом управлении Советской Армии и ВоенноМорского Флота.[46]ГлавПУРом была даже предпринята попытка организовать выкуп книг ранее изданных мемуаров, не согласовывавшихся со сформированной во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. концепцией Великой Отечественной войны.[47]
Последний этап советской историографии проблемы (вторая половина 1980-х – начало 1990-х гг.) хронологически совпал с горбачевской «перестройкой». Историография, призванная в Советском государстве выполнять охранительную идеологическую и политическую функцию Советского государства, к этому времени все чаще стала сталкиваться с тем, что в «перестроечное» время называли «белыми пятнами». Историки уходили в мелкотемье, прибегали к эзоповскому языку, стремились освободиться от «корсета марксизма-ленинизма» в его брежневском исполнении, порой теряя свою профессиональную любознательность.
В создавшихся к концу 1980-х гг. политических условиях, когда требовалось обоснование для «обновленной легитимации перестройки», особым нападкам подверглись события советской истории, главным образом ее сталинского периода. Поиском «белых пятен» в ней наиболее активно занимались публицисты, писатели и журналисты.[48]Одновременно предпринимались попытки интерпретации ставших известными благодаря архивным изысканиям пропагандистских материалов, авторство которых связывалось с именами начальника Политического управления Красной Армии (ПУРРКА) Л.З. Мехлиса, члена Политбюро ЦК ВКП(б) М.И. Калинина, секретаря ЦК А.С. Щербакова[49]и др. Но, к сожалению, подобного рода важнейшим документам не было тогда уделено должного внимания. Зато вполне в духе времени звучали обвинения в адрес Калинина и Щербакова, которые, судя по некоторым публикациям, накануне войны с Германией «выдавали желаемое за действительное», делали «ошибочные заявления».[50]
