Хотя рассказ об этом эпизоде моей полицейской карьеры сейчас, возможно, и не имеет особого значения, позвольте все-таки пояснить. Если ты погибаешь от руки другого человека, хотелось бы думать, что жизнь твоя принесена в жертву во имя правого дела. Хотелось бы верить в то, что ты покидаешь этот мир для того, чтобы занять место в лучшем мире, что благодаря твоей смерти хотя бы один человек, возможно, член твоей семьи, спасется, что могила твоя будет находиться под зеленым деревом и что место твоего упокоения будут навещать другие люди. Не хотелось бы думать, что ты теряешь свою жизнь просто потому, что оскорбил чье-то тщеславие и что твой уход, как и уход почти всех погибших на войне, абсолютно ничего не значит.
Однажды днем после визита Клета Алафер, моя приемная дочь, принесла мне почту и поставила свежие цветы в вазу на моем окне. Моя жена Молли задержалась в административном крыле по причине, которая мне была неизвестна. Волосы Алафер, подстриженные на уровне шеи, были густыми и черными и блестели так, что у всех возникало непреодолимое желание к ним прикоснуться.
— У нас для тебя сюрприз, — сказала она загадочно.
— Ты хочешь пригласить меня на ночную рыбалку?
— Не угадал. Доктор Бонин полагает, что на следующей неделе ты сможешь вернуться домой. Сегодня он уменьшает дозу твоих лекарств.
— Каких лекарств? — спросил я, стараясь сдержать улыбку.
— Всех.
Алафер заметила, как я прикрыл глаза.
— Думаешь, что они тебе еще необходимы? — спросила она.
— Не думаю.
Дочь смотрела мне в глаза, не позволяя прочитать ее мысли.
— Клет звонил, — сказала она наконец.
— И по какому поводу?
— Он рассказал, что Ти Джоли Мелтон навещала тебя в два часа утра.
— Он сказал тебе правду. Она оставила мне этот айпод.
— Дэйв, некоторые думают, что Ти Джоли мертва.
— С чего бы это?
— Никто не видел ее несколько месяцев. Она частенько общалась с мужчинами, которые уверяли ее, что знают кого-то в кино или звукозаписывающей индустрии. Она верит всему, что ей говорят.
Я взял айпод с прикроватной тумбочки и вручил его Алафер.
— Это не принадлежит сестрам или сиделке, или кому-либо из врачей. Ти Джоли принесла его для меня, загрузив в него мою любимую музыку, и подарила мне. Она также записала сюда три свои песни. Надень наушники и послушай.
Алафер включила айпод и надела наушники.
— А как называются песни?
— Не помню.
— В какой они папке?
— Извини, я в этом не разбираюсь. Песни есть песни, и все они здесь. Я их прослушал, — ответил я.
Наушники сидели на ее ушах криво, и поэтому она могла одновременно слушать музыку и говорить со мной.
— Я не могу их найти, Дэйв.
— Не волнуйся об этом. Может, я сломал эту штуку.
Она положила айпод обратно на прикроватную тумбочку, а сверху аккуратно приладила наушники. Ее руки двигались медленно, глаза подернулись дымкой.
— Было бы здорово, если бы ты снова был дома.
— И мы опять пойдем на рыбалку. Как только я вернусь, — подтвердил я.
— Это зависит от того, что скажет доктор Бонин.
— Да что эти докторишки знают?
Я заметил в дверях улыбающуюся Молли.
— Тебя только что вытурили, — сообщила она.
— Сегодня? — недоверчиво переспросил я.
— Я подгоню машину к боковому входу.
Я хотел подумать, прежде чем ответить, но не был уверен, о чем именно.
— Мои лекарства в верхнем ящике, — сказал я.
Прошло пять дней с того момента, когда Клета посетили незваные гости — Бикс Голайтли и Вейлон Граймз. Постепенно он отодвинул этот визит в глубь сознания. Голайтли давно и долго били по голове, думал про себя Клет. Кроме того, он был полным психом даже для преступника: он зарабатывал на жизнь грабежом ювелирных лавок и магазинов. Он совершал налеты совместно с отмороженными на всю голову подельниками, у которых вместо мозгов было дерьмо и напрочь отсутствовали как смелость, так и изобретательность, а потому они грабили в основном престарелых евреев, которые неосмотрительно не держали под рукой обрез или пистолет. На всякий случай Клет сделал дежурные звонки своей сестре и племяннице, учившейся в колледже в Тулейне, но никто из них не упомянул о чем-нибудь необычном или подозрительном.
«Забудь Голайтли и Граймза», — приказал себе Клет. Однажды по ошибке Голайтли намазал себе полную тарелку крекеров пастой от тараканов и чуть не подох. И он беспокоился о таком тупице?
Прохладным солнечным утром во вторник Клет открыл свою контору, прочитал пришедшую электронную почту и ответил на телефонные звонки на автоответчике. Потом он сказал своей секретарше, Элис Веренхаус, что идет в «Кафе дю Монд» выпить кофе с бенье. Она вынула пятидолларовую банкноту из портмоне и положила ее на краешек стола.
— Принесите и мне несколько, — попросила она.
В прошлом мисс Элис была монашкой, и ее рост, масса тела и производимые его звуки всегда напоминали ему о сломанном холодильнике, который у него однажды был. Прежде чем покинуть монастырь, она стала ходячим ужасом епархии. Епископ называл ее не иначе как «Матушка Грендель», или же «напоминанием нам о том, что крест наш постоянно с нами», и это если был в хорошем расположении духа.
Клет взял купюру со стола и положил в карман рубахи.
— Эти два парня, с которыми у меня случились недоразумения, вероятно, исчезли. Но если они снова появятся, пока меня здесь нет, вы знаете, что делать.
Секретарша посмотрела на него с непроницаемым выражением лица.
— Мисс Элис? — произнес он, возвращая ее к действительности.
— Нет, я не знаю, что мне делать. Не объясните ли вы мне, пожалуйста? — ответила она.
— Вам ничего не нужно делать. Просто скажите, чтобы пришли позднее. Понятно?
— Не думаю, что разумно давать обещания, если не знаешь или не можешь предугадать, что будет дальше.
— Не связывайтесь с этими парнями. Мне повторить еще раз?
— Нет, вы выразились достаточно ясно. Большое спасибо.
— Не хотите ли кофе с молоком?
— Нет, я сделаю его себе сама. Спасибо, что предложили.
— Итак, договорились?
— Мистер Персел, вы огорчаете меня духовно. Не перестанете ли вы без конца задавать одни и те же вопросы? Мне не нужно повторять одно и то же сто раз.
— Извините.
— Пожалуйста.
Клет направился вниз по улице, стараясь держаться в тени зданий с просевшими балконами, засаженными розами в горшках, бугенвелией, хризантемами и геранью. Дувший легкий ветерок пах ночной сыростью, синей мятой и листьями филодендронов и настурции в садах, покрытых водяными бусинками, похожими на ртуть, перебегающую с листа на лист в тени кустов. Он сел под колоннадой в «Кафе дю Монд» и съел дюжину бенье, посыпанных сахарной пудрой, запив их тремя чашками кофе с горячим молоком. Потом рассеянно посмотрел на Декантур, на Джексон-сквер и апартаменты Понтабла, прилегавшие к обеим сторонам площади, на уличных художников, устанавливающих свои мольберты вдоль колючей изгороди, отделявшей пешеходную аллею от парковки.
