Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
От этого центра тянулись нити, и число сообщников росло каждый день; он наносил удары по Наполеону от имени всей Германии, это влияние достигло Италии и угрожало его полным ниспровержением. Было бы понятно, что если обстоятельства стали бы для нас неблагоприятными, то не было бы недостатка в людях, готовых этим воспользоваться. В 1809 году, даже перед неудачей при Эсслингене, первыми, кто отважился поднять знамя независимости против Наполеона, были пруссаки. Он послал их на галеры; он считал очень важным погасить этот призыв к революции, который казался испанским эхом и мог стать всеобщим.
Вне зависимости от всех этих примеров проявления ненависти, положение Пруссии, между Францией и Россией, вынуждало Наполеона оставаться ее хозяином; он не мог править там одной силой, он не мог быть там сильным только благодаря ее слабости.
Он разрушал страну, хотя должен был знать, что бедность порождает бесстрашие, что жажда наживы становится движущим принципом тех, кому нечего терять, и, наконец, что, не оставляя им ничего кроме шпаги, он в некотором смысле вынуждает их направить эту шпагу против него. Вследствие этого в преддверии 1812 года и связанной с ним ужасной борьбы Фридрих, покорный, беспокойный и усталый, намерен был покончить со своим подчиненным положением либо с помощью союза, либо на поле боя. В марте 1811 года он сам предложил Наполеону помощь в той экспедиции, которая готовилась. В мае и августе он повторял это предложение; не получив удовлетворительного ответа, он объявил следующее: поскольку военные силы, окружающие королевство, пересекающие его и выкачивающие ресурсы, настолько велики, что возникают опасения, не существуют ли замыслы полного разрушения государства, он берется за оружие, «потому что обстоятельства настоятельно требуют этого, и гораздо лучше умереть со шпагой в руке, чем пасть с позором».
Это было сказано в то время, когда Фридрих тайно предложил Александру во владение Грауденц с его складами, а также возглавить инсургентов, если русская армия вторгнется в Силезию. Если можно верить сообщившим это, Александр принял предложение очень благосклонно. Он немедленно послал Багратиону и Витгенштейну запечатанные приказы о выступлении в поход. Инструкции гласили: не вскрывать до получения нового письма от монарха, которое он так и не написал, поскольку изменил решение. Причины этой перемены могли быть самыми различными: во-первых, желание не стать зачинщиком такой большой войны и его забота о том, чтобы иметь божественное правосудие и общественное мнение на своей стороне, вместо того чтобы явиться агрессором; во-вторых, Фридрих стал меньше бояться замыслов Наполеона и решил участвовать в его проектах. Возможно, после всего, что выраженные Александром в его ответе королю добрые чувства были его единственными мотивами; нас уверили, что он написал: «В войне, которая может начаться с поражений и потребует стойкости, я сохраню мужество, однако неудачи союзника могут поколебать мою решимость; я буду глубоко опечален, если Пруссия разделит мой плохой жребий; но если удача будет на моей стороне, то я всегда готов разделить ее с союзником, что бы для этого ни потребовалось сделать».
Эти подробности нам сообщил свидетель, хотя и младшего чина. Независимо от того, были ли эти намерения выражением благородной политики Александра, или Фридрих сам подчинился необходимости, ясно, что для него наступило время принятия важного решения. В феврале 1812 года обмен посланиями с Александром (если таковой имел место) или надежды на получение лучших условий из Франции заставили Фридриха колебаться в ответ на конкретные предложения Наполеона; последний терял терпение, слал дополнительные силы в Данциг и приказал Даву вступить в Померанию. Его мотивы захвата шведской провинции были привычными — недозволенная торговля жителей Померании с англичанами и необходимость срочного принуждения Пруссии к принятию его условий. Князь Экмюльский даже получил приказы быть готовым полностью овладеть этим королевством и захватить монарха, если в течение восьми дней после выпуска названных приказов последний не заключит наступательного союза, продиктованного Францией; однако когда маршал сделал несколько переходов, необходимых для проведения этой операции, он получил сведения о ратификации договора от 21 февраля 1812 года.
Эта уступка не вполне удовлетворяла Наполеона. Он использовал и силу, и уловки: подозрения толкали его к оккупации крепостей, оставленных в руках Фридриха; он потребовал от короля, чтобы тот держал только по 50 или 80 инвалидов в некоторых из них, и хотел, чтобы французские офицеры были допущены в другие; все они должны были посылать ему рапорты и выполнять его приказы. Наполеон беспокоился обо всем. «Шпандау, — отмечал он в письме Даву, — является цитаделью Берлина, как Пиллау — цитадель Кёнигсберга». Французские офицеры имели приказы быть готовыми представляться по первому сигналу — то была манера, введенная им. В Потсдаме, который король сохранил для себя и куда нашим войскам было запрещено входить, французские офицеры по приказу Наполеона должны были часто показываться как наблюдатели, чтобы местные жители привыкли к их виду. Он рекомендовал, чтобы королю и его подданным оказывались все знаки уважения, но в то же время чтобы у людей были отняты все виды оружия, которые могут быть использованы ими во время мятежа; при этом были названы даже самые малые средства возможного нападения. Принимая во внимание возможность проигрыша битвы и последующих прусских вечерен, он приказал разместить войска в бараках или лагерях, дополнив инструкции описанием тысячи предосторожностей с мельчайшей детализацией. В качестве последнего средства обеспечения безопасности, на случай высадки английского десанта между Эльбой и Вислой (хотя Виктор, а затем Ожеро должны были оккупировать Пруссию с 50 тысячами солдат), он добился содействия 10 тысяч датчан на основе договора.
Все эти предосторожности всё же не сделали его доверчивым: когда принц Хатцфельд пришел к нему с просьбой о субсидии в 25 миллионов франков на военные расходы, он ответил Дарю, что он бы специально позаботился о том, чтобы не снабжать врага оружием против себя. Таким образом Фридрих, помещенный в полном смысле слова в железную клетку, которая совершенно стесняла его, покорно согласился передать от 20 до 30 тысяч солдат, главные крепости и склады в распоряжение Наполеона[2].
Глава III
Эти два договора, с Австрией и Пруссией, открывали Наполеону дорогу в Россию, но чтобы проникнуть вглубь этой империи, надо было еще обеспечить себя со стороны Швеции и Порты.
Все военные расчеты приняли настолько огромные масштабы, что для составления плана кампании уже нельзя было ограничиться только изучением очертаний какой-нибудь провинции, горной цепи или течения реки. Когда такие государи, как Наполеон и Александр, начинают оспаривать Европу друг у друга, то приходится принимать в соображение общее и относительное положение всех империй. И политика их должна начертать свои военные планы не на картах отдельных стран, а на карте всего мира.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
