Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 158
Гитлера долго просили перенести Ставку в Восточную Пруссию. Первым заговорил про отремонтированный и укрепленный центр «Вольфщанце» Адольф Хойзингер, генерал-лейтенант, представитель сухопутных войск в Генеральном штабе. Но Гитлер долго противился. Плохие предчувствия не давали ему покоя. Он не мог объяснить, что с ним происходит, по каждой клеткой своего тщедушного тела ощущал: в «Волчье логово» ему ехать не стоит. Потому и придумывал разные предлоги, лишь бы оттянуть поездку на Восточный фронт. Да и Ева Браун, его секретарь и подруга, не хотела отпускать «своего Ади» из «Бергхофена». Как она сама утверждала, из опасения, что вдруг с фюрером произойдет несчастный случай, а она будет находиться далеко от него. Однако фюрера на фронте ждали, и потому Хойзингеру пришлось подключить к уговорам своего боевого товарища — Рудольфа Шмундта, генерал-лейтенанта, начальника Управления сухопутных войск. И вот после продолжительных и настойчивых уговоров Гитлер наконец сдался.
В самолете Линге опасался, что канцлеру в любую минуту может стать плохо. Тот сидел в мягком кожаном кресле, закутавшись в плед до самого подбородка и неподвижно уставившись в одну точку в обшивке самолета. «Взгляд обреченного», — отчего-то подумал Линге. И вздрогнул. Такие мысли не должны посещать голову члена НСДАП и СС! Фюрер рядом — значит, все в порядке.
Самолет приземлился без каких бы то ни было проблем. Фюрер, несколько успокоенный удачным перелетом и мягкой посадкой, спустился по трапу, ответил на приветствие встречающих. И даже, впервые за день, на его лице появилось некое подобие улыбки. Относительно бодрый вид патрона потряс тогда Линге до глубины души.
Меж тем рейхсканцлер шагнул в предоставленную ему комнату. Камердинер хотел было последовать за ним, но Гитлер остановил его:
— Я хочу отдохнуть.
— Но, мой фюрер, вас ждут!..
— Двадцать минут, Гейнц. Всего двадцать минут.
Гитлер вошел внутрь небольшой комнаты, в которой стояли постель с мягким валиком вдоль стены, небольшой походный столик с настольной лампой, два стула, полка для бумаг и кресло. На стенах висели репродукции его любимых картин. Шаркающей походкой фюрер направился к столику.
На людях Адольф Гитлер изо всех сил старался казаться мужественным арийцем: не волочил ногу, пытался выглядеть волевым и подтянутым. Но когда оставался наедине с собой, тело тут же начинало вести себя предательски: левая рука постоянно сотрясалась в нервных конвульсиях; нога, раненная в Первую мировую, отказывалась слушаться; желудок громко заявлял о себе, изрыгая газы. По этой причине Гитлер старался употреблять пищу в небольших количествах и как можно менее калорийную. А заодно и как можно чаще пребывать в одиночестве.
Заботливая рука адъютанта заранее выложила на столик любимую книгу рейхсканцлера. Его книгу. В кожаном черном переплете. С тиснением из чистого золота, с выбитыми по центру» опять же из чистого золота, готическими буквами: АДОЛЬФ ГИТЛЕР. МОЯ БОРЬБА.
Основатель Третьего рейха дрожащей рукой открыл свой шедевр, перевернул несколько страниц и прочитал:
«Поздним летом 1920 года наш партийный флаг впервые увидел свет. Он превосходно подходил к нашему молодому движению. Он был нов и молод, как само наше национал-социалистическое движение. Новое, невиданное дотоле знамя оказало могучее агитационное влияние.
Это был действительно символ! Перед нами не только сочетание всех красок, которые мы так горячо любили в свое время. Перед нами также яркое олицетворение идеалов и стремлений нашего нового движения. Красный цвет олицетворяет социальные идеи, заложенные в нашем движении. Белый цвет — идею национализма. Мотыгообразный крест — миссию борьбы за победу арийцев и вместе с тем за победу творческого труда, который испокон веков был антисемитским и антисемитским и останется.
Спустя два года, когда наши дружины разрослись и охватывали уже много тысяч штурмовиков, возникла необходимость выработать для этой молодой организации еще один символ победы: специальный штандарт. Проект штандарта я выработал сам, а затем передал его одному золотых дел мастеру — Гару — для исполнения.
С тех пор штандарт тоже принадлежит к числу победоносных символов нашего движения.
Наши собрания в 1920 году стали происходить все чаще и чаще. В конце концов мы стали устраивать по два собрания в неделю. Перед нашими плакатами всегда толпилось множество людей. Самые большие залы Мюнхена всегда были переполнены. Десятки тысяч обманутых марксистами рабочих перешли на нашу сторону и тем самым были возвращены в лоно борцов за новое будущее — свободное немецкое государство. Теперь в Мюнхене пас знала широкая публика. О нас заговорили. Слово «национал-социалист» было у всех на устах, и все понимали, что это слово означает определенную программу. Систематически росло число наших сторонников и увеличивалось число членов организации. Зимой 1920/21 года мы выступали в Мюнхене уже как сильная партия…».
Гитлер прикрыл глаза. Рука дрожала, нервно поглаживая лощеные страницы книги.
Зима двадцать первого. Гитлер вспомнил, как той зимой, в январе, он предстал перед судом, на котором его обвинили в срыве выступления Отто Баллерштедта, лидера движения за отсоединение Баварии и создание самостоятельного государства. В те дни в газетах Гитлера назвали молодым и ловким врагом. Нет, тогда, кажется, сказали не так… Гитлер напряг память и вспомнил: «…молодой, но ловкий враг, несмотря на его раннюю помолвку с дочерью восточного еврея, выходца из Галиции». Подлецы! Как быстро эти крючкотворы раскопали тогда про его помолвку! Впрочем, им наверняка помог в том сам Баллерштедт.
А ведь все началось в 1919 году. В далеком, но таком восхитительном девятнадцатом году! Первые выступления в пивных — в составе Немецкой рабочей партии. Впрочем, еще даже не партии в полном значении этого слова, а скорее союза. Выступления против Баллерштедта и его идеи отделения Баварии от империи. Золотые дни! А осенью двадцатого в газете «Мюнхнер нойестен нахрихтен» он уже оттачивал перо в печатной дуэли. Одну из первых своих статей Гитлер помнил почти дословно: «Дунайская конфедерация означает зависимость Баварии от чешского и французского угля. Этого нельзя допустить никогда. Такая конфедерация ни в коем случае не должна состояться! Лучше Великая Германия под большевиками, чем зависящая от французов и чехов Южная Германия!». Затем — первое столкновение, драка…
Потом состоялись трехдневные слушания в Мюнхенском суде по поводу, жалобы о нарушении достоинства Баллерштадта. На том суде Гитлер выступил с почти трехчасовой речью, в которой развернул программу национал-социалистической партии. Теперь действительную партии. Его слушали. Им восхищались. О нем писали. Какое прекрасное начало…
Гитлер захлопнул книгу. Слова, слова… Кулак, вот самый верный аргумент. В двадцатом с Баллерштадтом дискутировали, а в тридцать четвертом — расстреляли.
Господи, почему ж так тяжело на душе? Почему Ева не хотела, чтобы он ехал сюда?
Гитлер присел на кровать. Все складывается не так, как хотелось бы. Обреченность. Это слово неотвязно следует за ним по пятам. Оно преследует его. Оно мешает ему спать по ночам. Оно сковывает все его существо. Оно медленно, но верно убивает в нем лидера. Впервые же свою обреченность он почувствовал месяц назад.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 158
