— У-у, — протянула Лера, — ты так считаешь?
Вика пожала плечами.
— Но ты же не хочешь ждать еще три дня, пока сделают еще одно фото?
— Конечно, не хочу! Я просто сойду с ума!
— Ты в него уже влюбилась? — поинтересовалась Вика в первый раз за все время с начала переписки.
— Не знаю, — задумчиво ответила Лера, — я об этом не задумывалась.
— И правильно, об этом лучше не задумываться. Пускай все идет как идет. Знаешь что? — Вика на секунду остановилась, потому что пришедшая в голову мысль показалась ей просто блестящей, — впрочем… Я тебе потом скажу.
— Когда — потом? Что это еще за тайны мадридского двора? — подозрительно спросила подруга, но Вика только отмахнулась:
— Потом. Скоро узнаешь. Побежали, вон трамвай уже поворачивает!
Она взяла Леру за руку и потянула за собой. Лера едва поспевала, ойкала, скользя по льду на тонких и высоченных каблуках. Не успев отдышаться, они уселись на одно сиденье и громко, на весь трамвай, рассмеялись под неодобрительные взгляды чинно сидящей напротив пожилой мадам.
— Ко мне, — проговорила Вика перед тем, как нажать кнопку в лифте.
— К тебе, — равнодушно и покорно согласилась Лера.
— Ну слава Богу, теперь хоть отогреемся. Я пойду поставлю чайник.
Вика, скинув полушубок, убежала на кухню, а Лера, медленно раздевшись и аккуратно повесив вещи на вешалку, прошла в комнату. В углу, безжалостно сдвинутый в сторону, за диваном и креслами, стоял черный рояль — инструмент, на котором последние несколько лет Вика по желанию родителей пыталась научиться играть. Вика терпеть не могла этот рояль и все, что было с ним связано, — унылое сольфеджио и нудную музыкальную литературу, а вот Лера, которая даже не знала нот, почему-то его очень любила. Бережно приоткрыв крышку, она нажала пальцем на белую клавишу в самом дальнем конце. Звук получился тяжелым и гулким, каким-то бессмысленным. Вика еще раз нажала на клавишу, потом пробежалась по всем остальным. Рояль послушно повторил механическую комбинацию звуков.
— Лерка! — услышала Лера, обернулась и тут же зажмурилась от яркой вспышки.
— Ну вот! — торжественно произнесла Вика, опуская фотоаппарат, — я тебя сфотографировала.
— Так это и была твоя безумно интересная идея? — презрительно поинтересовалась Лера, опуская крышку рояля.
— Ну да, — немного растерянно ответила Вика, — знаешь, ведь говорят, что иногда экспромтом получается гораздо лучше.
— Сомневаюсь, — неуверенно ответила Лера, — да ты посмотри на меня, я даже не расчесалась, ни капли косметики… Ерунда какая-то.
— Посмотрим. Я, конечно, не могу тебе ничего гарантировать, но попытка — не пытка. Пойдем чай пить.
Они выпили по чашке горячего чаю и тут же не сговариваясь принялись снова одеваться. Через час пленка уже была отдана в фотоателье.
— Завтра после одиннадцати. — Приемщица в окошке выдала светло-зеленую квитанцию, на которой неровными буквами была написана Викина фамилия.
Еще целые сутки прошли в томительном ожидании. Лера засыпала, положив незапечатанный конверт под подушку, проклиная себя и подругу за эту затянувшуюся историю с фотографией.
Они обе стояли словно пораженные громом и не могли поверить своим глазам. Первой очнулась менее впечатлительная Вика.
— Плюнь в лицо тому, кто скажет, что я не гений. Это вообще — ты?
— Ты — гений, Вик, — ответила Лера, — правда… Неужели я такая красивая?
— Конечно, я тебе тысячу раз об этом говорила. Теперь ты веришь?
Вика произнесла это с такой гордостью, словно ее заслугой был не только снимок, но и ослепительная Лерина красота.
Лера на самом деле получилась на новой фотографии очень хорошо. Удивленно вскинутые брови, глаза, блестящие живым светом, нежный розовый румянец на щеках. Яркие краски на черном фоне рояля.
— Верю, — охотно согласилась Лера.
Фотография тут же была запечатана в конверт, а конверт брошен в почтовый ящик.
— Наверное, еще парочку надо заказать, — вслух подумала Лера, — одну подарю тебе.
— Зачем она мне нужна, я тебя и так практически двадцать четыре часа в сутки вижу, — улыбнулась Вика.
— Не ври, не больше двенадцати. Не хочешь — как хочешь, найду, кому еще подарить.
Они вернулись домой абсолютно счастливые и принялись ждать ответа. Письмо пришло через неделю, за ним — второе, третье… Дома и в школе, на уроках и на переменах шептались только об одном — вскоре в классе все узнали о том, что у Леры (или — у Вики?) есть парень в армии. Некоторые краем глаза даже видели его фотографию. Лера только упивалась завистливыми взглядами и была очень благодарна Вике, которая так сильно ей помогала.
Иногда Вика беззлобно ворчала по поводу того, что ей приходится писать письма Кириллу.
— Ты бы хоть ради приличия… Хотя бы попробовала!
— Ну, не ворчи. Ты же знаешь, я не умею… Не получается. Мысли путаются. А ты вот, по-моему, рождена на свет писателем.
— Ну да, Лев Толстой конца двадцатого века. Жаль, я опоздала родиться, а то составила бы ему конкуренцию, — смеялась Вика, в глубине души осознавая, что писать письма у нее на самом деле получается неплохо. Впрочем, эпистолярный жанр с некоторых пор был не единственным литературным жанром, в котором ей довелось испробовать свои силы. Толстая тетрадка, которую Вика не показывала никому, даже Лере, была уже почти до половины исписана стихами. Самой Вике стихи казались глупыми и какими-то слишком напыщенными, надрывными, а оттого искусственными. К тому же большая их часть была посвящена однокласснику Андрею Семину, которого Вика любила в прошлом году, а теперь, как это часто случается в пятнадцать лет, испытывала к нему полнейшее равнодушие. Соответственно ничего, кроме равнодушия, теперь в ее душе не вызывали и собственные строчки типа: «Прошу тебя, продай свою любовь! Я заплачу сполна, проси что хочешь…»
Остальные стихи были про природу или вообще ни о чем. Вика писала письма Кириллу увлеченно, часто иронично, всегда стараясь заинтересовать его не только смазливой Леркиной мордашкой, но и ее «внутренней сущностью». Через шесть месяцев переписки Лера уже была без памяти влюблена в своего заочного приятеля — а он, в свою очередь, казалось, испытывал к ней не менее пламенные чувства. Проблема была только одна — весной Кириллу предстояла демобилизация. А поскольку родом Кирилл был из того же города, что и Лера, значит, встреча их была неминуема. Вернувшись в родной город, он непременно захочет увидеться с подругой по переписке, и…
— Мне просто страшно об этом подумать, — с замиранием сердца и страхом в глазах шептала Лера.
— Да чего ты так боишься, трепетная ты моя?
— Сама знаешь. Вика, ему двадцать один год. А мне… Черт возьми, еще шестнадцати не исполнилось! Думаешь, он будет рад, когда узнает об этом?
