Васю Лена любила больше, чем выросшую вместе с ней мурлыку…
— Не хочу, — покачала головой девушка, наблюдая, как огонек зажигалки вспыхнул ровным голубым пламенем, только у ее Беса была такая необычная зажигалка. — Лучше б поела…
— Пиццу разогреем… — молодой человек затянулся, на кончике сигареты вспыхнули и погасли синие искорки. — Оставайся сегодня у меня. — Бес неожиданно ласково улыбнулся. — Я книжку классную нашел… Думаю, тебе понравится…
Дверь в подъезд тоскливо скрипнула, пропуская Лену и ее спутника в кисло пахнущий сумрак. Девушке никогда не нравилось это место, особенно не нравились разрисованные и расписанные пошлостями стены, противный запах кислятины и мочи, и она не понимала, как Бес может жить в таком отвратительном месте? Хотя квартира самого Федорчука выглядела куда как приятнее: мрачный, не лишенный изящества интерьер, а в его комнате было полно необычных предметов, столь же мрачных, сколь и красивых… особенно девушке нравился хрустальный череп, ну и, пожалуй, серебряный кубок, из которого она впервые выпила терпкое, сладковатое вино.
В квартире как всегда было тихо: Вася еще в девятом классе остался сиротой, сначала родители погибли в автокатастрофе, а потом младший брат вены вскрыл, с тех пор Бес жил один, родня из Греции присылала ему деньги, иногда приглашала погостить на пару летних месяцев, но к себе забирать не спешила… А Елена поражалась силе и стойкости своего друга, восхищалась им, его начитанностью, его умением держать себя и говорить, и, конечно, жалела, ведь он так одинок.
— А что за книжка? — Бес галантно помог девушке снять куртку, ласково улыбнулся вместо ответа на вопрос.
— Увидишь, солнышко, — Вася вообще редко обращался к ней по имени, а уж уменьшительно-ласкательные обращения и вовсе по пальцем одной руки пересчитать можно, девушка почувствовала, как по спине пробежали сладкие мурашки. — Иди пока в комнату, сейчас я принесу нам перекусить…
Когда Карамель скрылась за дверью, Бес устало потер виски, оглядывая окружающий его морок: сквозь вычурную вязь орнамента обоев проглядывала рыжая проплешина настоящего коридора, выполненный из черного дерева косяк походил на рассохшуюся деревяшку покрытую облупившейся серовато-желтой краской.
Год на исходе, а значит пора начинать ритуал, который позволит задержаться в этом прохладном, полном дармовой силы мире еще на двенадцать месяцев…
В кафе царил уютный и романтичный полумрак, мягко светились плетеные абажуры, мурлыкало французское радио, немногочисленные посетители, сохраняя интеллигентные мины, беседовали на различные темы, несомненно — светские.
Греющая руки о чашку с чаем девушка задумчиво изучала свою собеседницу с равнодушным видом листавшую буклетик с меню.
От чая пахло мятой и апельсином, полумрак укутывал, ненавязчивая, милая песенка расслабляла, но обе посетительницы явно чувствовали себя не в своей тарелке. На первую давила искусственно-аристократическая атмосфера кафе, вторая размышляла о превратностях свой личной жизни.
Диалог завязываться не желал.
Первая аккуратно размешала ложечкой сахар, вторая в очередной раз начала просматривать меню заново. Не известно, сколько бы времени у них занял поиск тем для разговора, если бы дверь в кафе не распахнулась от порыва ледяного ветра, разметавшего милые ажурные салфетки, опрокинувшего вазочки с очаровательными, пусть и искусственными, цветами, испугавшего посетителей.
Кто-то вскочил с места, кто-то прижал к себе сумочку, кто-то оглядывался, в центре столпились официанты, администратор и повар, с воинственным видом сжимающий половник…
Спокойной осталась лишь девушка с яркими волосами, она осторожно поставила чашку на блюдце и обвела взглядом кафе, на миг нахмурилась, в ее бирюзовых глазах проскользнуло удивление.
— Извини, дорогая, — обратилась она к своей спутнице, все так же сжимавшей в руках меню, — но мне пора… Счет, пожалуйста.
Официантка, охнув, побежала готовить счет, администратор — успокаивать посетителей, повар, напоследок поискав неизвестного врага, вернулся на кухню, а посетители — к еде и напиткам. Лишь сидящие за дальним столиком молодые люди тоже решили уйти, один из них последовал за расплатившейся девушкой, а второй несколько задержался…
Какой-нибудь наблюдательный прохожий наверняка бы обратил внимание на молоденькую девушку в распахнутом пальто, с яркими волосами, в которых запутались снежинки… Она стояла под фонарем на пятачке парка имени Даля. Сам Даль, выполненный в бронзе, беседовал с таки же бронзовым Пушкиным, стоя на постаменте, а к их безмолвному разговору прислушивались растущие вокруг мощенной площадки дубы…
У стеклянной двери уютного французского кафе искал что-то в карманах молодой человек, нет-нет, да кидавший на замершую девушку взгляд из-под темной длинной челки…
…А девушка, нахмурившись, смотрела в одну точку, словно там стоял лишь ей видимый собеседник, делившийся какой-то жуткой историей… а может так оно и было.
Но наблюдательные прохожие в этот темный час по улице не ходили, а если и ходили, то усилившаяся метель скрыла бы хрупкую фигурку в сером пальто с разметавшимися бирюзовыми волосами…
Разметавшаяся постель являла собой олицетворение развратной ночи, раскинувшаяся на ней черноволосая студентка только усиливала впечатление. Бес задумчиво смотрел на то, как она спит, по-детски подложив под щеку ладошку. Его всегда поражало насколько люди слепы, глухи и ограниченны: их ничего не стоит сбить с пути, одурманить, повести за собой в ад, а они будут плавать в пьяном угаре и радоваться…
Вася помнил эту девушку не Черной Карамелью, какой она стала с Бесом, а милой светловолосой скромняшей с наивными глазами и чистой душой… Демон встал и, повинуясь странному порыву, укрыл ее обнаженное тело простыней… Мальчика Васи давно уже нет, а вот его память осталась, и Бес любил нырять в воспоминания, по-новому ощущая себя в каждом из них.
Девушка пошевелилась, с трудом подняла словно налитые свинцом веки, сразу нашла взглядом любовника и сонно ему улыбнулась.
«Влюбленное, глупое создание, — подумал Бес, — сколько вас таких было, и сколько еще будет».
За стенкой мать снова кричала на брата. Елена закрыла уши руками, стараясь отвлечься на подаренную ее Бесом книгу, но ничего не получалось, она то и дело возвращалась к воспоминаниям о ночи с ним… Саму-то ночь она помнила слабо, в основном то, что ей было божественно хорошо.
— Лучше бы я помнила ночь, а не вечер, — пробормотала девушка, в пятый раз перечитывая одну и ту же строчку, о «Силах великих, способных реальность менять»…
За стенкой что-то упало, раскатившись по дому звоном разбитого стекла, неприятно напомнив Лене, как она расколола изящную бутыль в комнате Васи…
Бутыль была холодная, как лед, а хрусталь таким, что глядя на него можно было подумать, будто внутри клубится туман. Когда Бес увидел растерянную и испуганную гостью над поблескивающими осколками, лицо его посерело, руки затряслись, а по телу прошла странная судорога…
