Механизмы такой иерархизации, по всей видимости, заложены в генетической структуре белковых существ, к которым принадлежит и человек. Отсюда, возможно, и стремление социальных групп выстраивать властную пирамиду, а не другую геометрическую фигуру. Но когда на вершине находится не конкретный, персонифицированный носитель высшей власти, а сто пятьдесят царей, системы восприятия и оценки могут дать сбой. Попросту говоря, искони человек привык, что кто-то есть под ним, а кто-то над ним и чем выше, тем меньше количество правителей и больше персональная ответственность каждого из них. Не исключено, что именно здесь заложены основы устойчивости авторитарных систем правления по сравнению с так называемыми «демократическими».
В итоге после долгих прений между римлянами и сабинянами стороны, наконец, пришли к компромиссу. Сабиняне предложили римлянам избрать царя, но с одним условием — он должен быть сабинянином. Прагматичные римляне легко согласились: так, во-первых, гасились амбиции внутри своих сторонников, во-вторых, избранник должен был испытывать благодарность к тем, кто возвел его на престол.
И вот римляне предлагают кандидатуру Нумы Помпилия. Судя по сохранившимся сведениями, он был вполне достойным человеком, хотя добродетели, ему приписываемые, чрезмерны, впрочем, как и положено правителю легендарных времен. В то время как в Риме кипели страсти, сам Нума вел, как сейчас сказали бы, жизнь человека без определенного места жительства. Дело в том, что после смерти своей горячо любимой жены он покинул Рим и пустился в скитания, большую часть своего времени проводя, как пишет Плутарх, в священных рощах. Там, очевидно, и нашли его посланники Рима, уполномоченные предложить ему царский трон.
Любопытно, что этими посланниками были нам уже знакомый Прокул и некто Велес. Пикантность ситуации заключалась в том, что именно они были претендентами на трон, причем Прокул со стороны римлян, а Велес, естественно, сабинян. Любители детективного жанра могут выстроить непротиворечивую систему догадок, опираясь на то, что Прокул возвестил о божественном вознесении таинственно исчезнувшего Ромула. Разумеется, не исключено, что его выдвинули патриции исключительно в знак благодарности за то, что он сумел погасить народные волнения. Правды мы, конечно, никогда не узнаем, да это и не важно.
Нума Помпилий, как и положено в подобных церемониях, решительно отказался от предложенной чести. Но ритуал троекратного предложения и отказа, наверное, сформировался в этих краях значительно позже, а практичные римляне попросту надавили на родню Нумы. И когда его отец и некто Марций, близкий родственник, поговорили с ним по душам, он согласился.
Воссев на трон, новый царь, если верить сохранившимся источникам, большую часть своих сил направил на укрепление связей с божественными силами. Он лично руководил жертвоприношениями, празднествами в честь богов, строил храмы… Предполагается, что именно он ввел должность верховного жреца — понтифика, а также учредил и другие жреческие должности. Ему же приписывается добавление двух месяцев к десяти, составляющих в те времена год у римлян.
Одним из самых значительных его деяний, которое имело долговременные последствия, — создание ремесленных цехов — коллегий. Закрепив за каждым из них право на собрания и свои религиозные обряды, Нума Помпилий тем самым, как сейчас сказали бы, переформатировал жителей города, и разделение между ними стало осуществляться по профессиональному признаку, а не по этническому. Таким образом, была создана новая общность — гражданин Рима.
Царствовал Нума долго и вполне счастливо. Утверждают, что его правление не было омрачено войнами, мятежами и попытками дворцового переворота. Что ж, такое случается. Но поверить тому, что у царя не было ни врагов, ни завистников довольно-таки трудновато, человеческую натуру, особенно такую буйную, как у римлян, переломить нелегко даже просвещенному монарху. Так что, скорее всего, до нас дошел идеализированный образ доброго царя. Тем более что следующие правители оказались более адекватными своей эпохе — жестокой и кровавой.
Царский период истории Рима длился около двухсот лет и насчитывает вместе с Ромулом семь царей. Каждый из них стоит краткого упоминания, поскольку во время их правления происходили события, реальные или вымышленные, сформировавшие мировоззрение римлян.
Маятник качнулся
После кончины Нумы правителем избрали Тулла Гостилия. Но если Нума Помпилий пытался размягчить сердца римлян, подавить воинственные настроения и направить развитие города по мирному руслу, то Гостилий оказался его полной противоположностью.
Молодой и честолюбивый Тулл, внук павшего во время последней битвы с сабинянами друга и соратника Ромула, воспитывался в духе поклонения знаменитому деду, известному своими подвигами. Как пишет Тит Ливий, «новый царь не только не был похож на предшественника, но воинственностью превосходил даже Ромула. Молодые силы и дедовская слава волновали его. И вот, решив, что в покое государство дряхлеет, стал он повсюду искать повода к войне».[5]
Спокойная жизнь, которую Рим унаследовал от Нумы, вряд ли сулила молодому и честолюбивому Туллу и его соратникам славу и богатство в той же мере, что предоставила бы победоносная война.
А когда новый правитель заявляет, что мирная, размеренная жизнь города ведет к застою, к ослаблению военной мощи, что делает Рим легкой добычей врагов, то следует ждать войны.
Война вскоре и воспоследовала.
Поводом для нее стал угон скота, причем римляне и жители Альбы-Лонги обвиняли в этом друг друга. Не дожидаясь нападения Тулла, большое войско Альбы вторгается на римские земли и вскоре подходит к Риму. Смерть Клуилия, царя Альбы, не смущает воинство. Избрав диктатором-военачальником некоего Меттия, они готовятся к решающей схватке. Тулл же вместо того, чтобы принять бой, ночью уводит войско и вторгается на территорию Альбы. Меттий быстро оттягивает свои силы назад и предлагает переговоры. Он напирает на то, что битва неизбежно ослабит обе стороны, которые в общем-то являются потомками троянцев, а это позволят соседям, могущественным этрускам, напасть на них. И не лучше ли устроить решающий поединок малыми силами, предоставив случаю решить, кому волею богов принадлежит победа. Тулл находит такое предложение уместным.
Обо всех этих воинственных игрищах помнят разве что специалисты или эрудиты. Но в коллективной памяти, скажем так, образованного человечества из почти сорокалетнего правления Тулла Гостилия сохранилось знаковое событие, которое именуется «Клятва Горациев».
Через пару тысяч лет после этих событий, а именно в XVII веке, пьеса отца французской трагедии Пьера Корнеля «Гораций» стала, как сейчас сказали бы, хитом сезона. А еще через почти полтора столетия картина художника Жана Луи Давида «Клятва Горациев», созданная в предреволюционные годы, весьма возбудила французское общество. Тема патриотизма, исполнения своего долга вопреки чувству и подобные им высокие материи кружили головы будущим революционерам. Но не будем отвлекаться на них, тем более что тот же борец за свободу Давид, вскоре ставший ярым якобинцем, проголосовавшим за казнь короля Людовика, затем гибко превратился в не менее ярого бонапартиста и, приравняв кисть к штыку, служил императору верой и правдой. А вот правнучка Корнеля Шарлотта Корде своим долгом сочла убийство видного революционера и кровавого злодея Марата.
