Ни выкуренная сигарета, ни долгое раздумье не восстановили равновесия Скосарева. Алексей никогда не был законченным подлецом, собственно говоря, он вообще не считал себя таковым. Ну, брал по маленькой, вертелся, юлил, чем-то подторговывал, когда получалось, где-то посредничал, но друзей старался не предавать; даже с барышнями, мелькающими на его горизонте довольно часто, стремился быть порядочным, в меру внимательным, щедрым и не нахальным. И вот теперь, когда холодный бисер пота засверкал на его лбу, он, пожалуй, впервые оказался перед сложнейшей дилеммой: отвести смерть от приятеля, а там — будь что будет, или спасти свою жизнь и забыть, что на Земле когда-то жил Виталий Токарев.
Он доехал до своего дома, сам не помня как, запер машину, поднялся на седьмой этаж, открыл дверь в квартиру и в каком-то полуобморочном состоянии прошел на кухню. Дальше он все делал автоматически: достал из холодильника початую бутылку водки, наполнил стакан, выпил его, завернул обратно пробку и поставил бутылку почему-то на подоконник. Потом, также бездумно глядя перед собой, пошел в комнату, снял телефонную трубку:
— Алле?
— Алле, — зазвучал в мембране нервный, вечно куда-то спешащий голос Токарева. — Кто, кто, говорите!
— Виталик, — через паузу произнес Скосарев.
— Виталик, Виталик, — в ответ сказала трубка.
— Виталь, здорово, это Алексей, — более спокойно произнес Скосарев. — Алло, старик, как жизнь? Есть ли вести от нашего?
— Да нет, вестей никаких. Ты-то сам как? Я вот, понимаешь, домой собираюсь, собственно, уже и не собираюсь, а подъезжаю к дому, даже не подъезжаю, а уже подъехал. Сейчас, подожди, только из машины выйду.
— Виталик, подожди, стой, стой, не торопись, — почти закричал Скосарев.
— Ну что? — остановился Токарев.
— Да я… Вот что. Может, пообедаем сегодня?
— Да знаешь, не могу я: дела, понимаешь.
— Да брось ты дела, — стал уговаривать Алексей. — Прямо сейчас заводи машину, раскручивайся и дуй в центр.
— Да нет-нет, как-то с бухты-барахты… Устал.
— Да наплюй на усталость, — продолжал Скосарев. — Разворачивай тачку и подъезжай.
— Что стряслось?
— Да ничего, просто давно не виделись, решил предложить посидеть. Ну, как, решайся!
— Нет, старик, сейчас не могу. Попозже позвоню. Ну, давай, а то мне машину надо ставить на стояночку. Бывай! — И Токарев отключился.
Он отключился, а Скосарев продолжал сидеть с трубкой в руке, слушая частые короткие гудки. Потом он вздохнул, положил трубку радиотелефона на базу, плюхнулся на диван и закрыл глаза. «Ну, вот и все, — сказал он сам себе. — Жил да был хороший парень Виталий Токарев. Впрочем, в конце концов, — оборвал он печальные мысли, — почему, собственно, жил? Ну, встретят, поговорят. Им же не он, им Сорин нужен. А Виталий, если не дурак — а он таковым никогда не был — всегда найдет пути-лазеечки. Ничего, в крайнем случае, деньгами откупится, у него их много. Да нет, нет, зря я волнуюсь, зря беспокоюсь. И вообще звонить не нужно было: сам выкрутится, все хорошо будет. Да конечно будет! В конце концов: они же не убийцы, им информация нужна. Действительно, что это я так засуетился!»
Тепло от выпитой водки разливалось по телу, и становилось как-то легче. «Правильно сделал, что не сказал ему ничего: и на себя не навлек никаких неприятностей, и он не будет заранее нервничать, суетиться. Виталька же такой: суетливый, нервный. Ну, встретят, ну, несколько минут неприятностей, побеседуют. В конце концов, все мы в этом страшном мире под разборками ходим. Виталику не привыкать: он огонь и медные трубы прошел. А Сорин? Что Сорин? Сорин в Лондоне, до него не доберутся. Да, денег мне, конечно, не видать, но, с другой стороны, и никаких гадостей особенных я не делал. Так, все, успокоимся, примем душ и будем звонить Танечке».
Он вздохнул, хлопнул себя по бедрам и, стараясь внушить самому себе, что он прав, беззаботен и спортивен, пружинистым шагом направился в ванную.
ГЛАВА 2
Маленький нервный человечек в твидовом пиджаке и светло-голубых джинсах рывком загнал кажущееся для его роста неправдоподобно большим «Вольво» в щель между двумя автомобилями и, просочившись в узкое пространство между открытой дверцей и корпусом автомобиля, выбрался на улицу. Звякнула сигнализация, и он, кивнув автомобилю в знак прощания, поспешил к подъезду собственного дома. «Вот, черт, хлеб забыл купить, — сказал сам себе Токарев. — Не выгонять же опять машину. Бог с ним! Пройдусь до булочной, благо, недалеко». Не меняя темпа, он развернулся и поспешил в сторону хлебного магазина.
Мысли в его голове прыгали в такт походке, быстро свиваясь и развиваясь в какие-то цветные клубки, ленты, звездочки и лозунги. «Значит, завтра с Коптевым подпишем контракт — денежка небольшая, но тысяч пятьдесят получится. Так, хлеб, какой хлеб? Багет. Багет, он гораздо вкуснее. Молодцы французы: хороший хлеб придумали. Надо будет съездить на недельку в Париж — давно не был, веселый город! Не такой уютный, как Лондон, но все равно веселый. В Лондоне сейчас хорошо — повезло Андрюшке. Что-то он давно не звонит. Надо было у Алексея спросить, не было ли вестей. Черт, я же спросил: нет, вестей не было. Стоп! — сказал себе Виталий и остановился на полдороге. — А зачем он звонил? Почему в ресторан? Почему так срочно? На Скосарева это не похоже: парень хороший, но любит халяву, а тут вдруг сам зовет, да еще так поспешно, да еще упрашивает. А вестей от Андрюшки все нет. Вот если бы он получил деньги, то сказал бы. Тогда было бы, что отмечать. А так что? Никаких совместных дел у нас не намечалось. Значит, что-то не так».
Виталий никогда не жаловался на интуицию, собственно, именно она и помогала ему выбираться порой из совершенно невозможных ситуаций. И сейчас интуитивно он понял: что-то связанное с Андреем, что-то пошло неправильно, на Сорина где-то наехали. А Скосарев хотел его, Виталия, предупредить. О чем? Ясно о чем! О том, что он его сдал. Конечно! «А вот это весело, — сказал себе Токарев. — Это очень весело. Опять же, он сдал его не ментам, иначе менты бы уже… Собственно, проверим!» Он выхватил из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и, прыгая пальцами по клавишам, набрал телефон своей фирмы. Подошел охранник.
— Андрюша, это Виталий.
— Добрый вечер, Виталий Сергеевич.
— Андрюша, как у нас дела? Никаких происшествий?
— Да нет, все тихо. А что, Виталий Сергеевич, усилить какую-нибудь охранку?
— Да нет, я так, на всякий случай. Взгляни, что там нам камера показывает.
— Да тихо, как всегда.
— Машин подозрительных у входа нет?
— Нет, Виталий Сергеевич. А что, должны быть? — заволновался охранник.
— Да нет, нет, так, почудилось. Ну, отдыхай, я тебе еще звякну, — и он отключился.
«Все правильно, не ментам. А если не ментам, значит, тем, у кого Андрюша эти холстики попер. Хотя на Сорина это не похоже, нет, не похоже никак. Что-то он там темнил насчет того, как они ему достались. Но ведь сознался, что не его они, не от бабушки, наконец. Так, значит, сейчас не до хлебушка. Значит, быстренько домой, собраться и отдыхать. Вот тебе и неделька в Париже! Вот так радостно. Будем надеяться, что часок-другой у меня в запасе есть, а этого вполне хватит. Впрочем, кто предупрежден, тот вооружен, а я всегда предупрежден», — улыбнулся он сам себе и, как бы случайно, почесал бок под пиджаком. В руку ему тут же скользнула маленькая рифленая рукоять браунинга, наполнившая все его существо приятной, тяжелой уверенностью. «Не хотелось бы, конечно, ну да посмотрим!»
