— Я в нем не вижу никаких рыбок.
— Каракатицы, — пояснил маркиз. — Мы держим только каракатиц. — И, поскольку Даер, похоже, не понял: — Знаете — маленькие осьминоги. Видите? Вон одна, слева, прицепилась к камню. — Он показал; теперь Даер увидел ленточки бледной плоти, ее щупальца.
— Они гораздо симпатичнее золотых рыбок, — сказала Дейзи, но так, что Даер заподозрил: она их терпеть не может.
У него таких знакомых никогда не было; она производила впечатление незаинтересованности во всем, что бы ни говорила и ни делала. Будто бы играла в сложную игру, чьи правила придумывала сама.
Подали салат, и где-то в глубине дома поднялась суматоха: приглушенные женские голоса и торопливые шаги. Дейзи отложила вилку и оглядела трех мужчин за столом.
— Боже! Я знаю, что это. Просто уверена. Эта буря пригнала муравьев. — Она повернулась к Даеру. — Каждый год они приходят миллионами, крохотные. Когда видишь их на стене впервые, можно поклясться, что это огромная трещина. А подойдешь ближе — больше похоже на веревку. Так и кишат. Все они держатся вместе. Миллионы. Ужас просто. — Она встала. — Простите меня; нужно сходить посмотреть, что происходит.
Даер сказал:
— Я могу чем-то помочь? — и получил мимолетный неодобрительный взгляд от Уилкокса.
Она улыбнулась:
— Нет, дорогой мой. Ешьте салат.
Дейзи не было почти десять минут. Вернувшись, она смеялась.
— Ах, радости жизни в Марокко! — весело сказала она.
— Опять муравьи? — спросил маркиз.
— О да! На сей раз в швейной комнате горничных. В прошлом году было в кладовой. То было гораздо хуже. И трупы пришлось лопатой выгребать. — Она вновь принялась за салат, и лицо ее посерьезнело. — Луис, я опасаюсь, что бедный старый Тамбанг недолго на этом свете протянет. Я зашла на него взглянуть. Мне показалось, ему хуже.
Маркиз кивнул:
— Дай ему побольше пенициллину.
Дейзи провернулась к Даеру:
— Это старый сиамец, я стараюсь его спасти. Он ужасно болен. Проведаем его после ужина. Луис отказывается и близко к нему подходить. Терпеть не может котов. Я уверена, вы же к котам хорошо относитесь, правда, мистер Даер?
— О, мне всякие животные нравятся.
Он повернул голову и увидел осьминога. Тот не шевельнулся, но появился второй и вяло покачивался на дне аквариума. Как будто что-то плавало в банке с формальдегидом — желудок, быть может, или поджелудочная железа. От зрелища ему сделалось как-то нехорошо — или же от смеси «колясок» и шампанского.
— Тогда вы не будете против мне с ним помочь, да? — гнула свое Дейзи.
— Буду рад.
— Вы не знаете, на что напрашиваетесь, — произнес Уилкокс, неприятно хохотнув.
— Чепуха! — воскликнула Дейзи. — Наденет огромные толстые перчатки. Их даже Тамбанг когтями не продерет.
— Черта с два не продерет! Зубы у него тоже есть, правда?
— Именно поэтому, — сказал маркиз, — надо убедить Джека сходить и помочь.
— Нет, — твердо сказала Дейзи. — Со мной пойдет мистер Даер. Кто-нибудь хочет фруктов? Предлагаю пойти и сразу пить кофе. А бренди потом, когда мы спустимся. — Она поднялась из-за стола.
— Вам понадобится, — сказал Уилкокс.
Из гостиной они теперь слышали, что буря громче прежнего. Дейзи проглотила кофе, не садясь, закурила и направилась к двери.
— Скажи Марио, чтобы огонь поддерживал, Луис, а то начнет дымить. Уже начало, вообще-то. Поднимаемся, мистер Даер?
Она пошла впереди к лестнице. У каждого подсвечника отблески на ее атласе вспыхивали.
Из небольшой гардеробной в голове лестницы она достала две пары толстых садовых перчаток и одну протянула Даеру.
— Вообще-то, они нам не нужны, — сказала она, — но лучше защититься.
Стены комнатки были увешаны старыми французскими литографиями тропических птиц. На антикварной кровати с драным пологом лежал крупный сиамский кот. К голове его придвинули эмалированную миску с комьями сырой печенки, но кот утомленно смотрел в другую сторону. В комнате пахло зверинцем.
— Боже, ну и духота! — воскликнула Дейзи. — Но окно открывать нельзя.
Снаружи бушевала буря. Дом время от времени содрогался. В окно часто билась ветка, словно кто-то просился внутрь. Кот не обращал внимания, пока Дейзи спиливала кончики ампул, наполняла шприц и ощупывала ему ляжки, куда лучше колоть.
— Ему нужно делать четыре разных укола, — сказала она, — но первые два можно вместе. Теперь встаньте над ним и будьте готовы держать ему шею, но не давите, если не нужно. Почешите ему шейку.
Шерсть у старого кота вся свалялась, глаза были огромны и пусты. Один раз, когда игла сверкнула над кошачьей головой, Даеру показалось, что на морде у животного мелькнула настороженность, даже страх, но он чесал сильнее, обеими руками, под ушами и вдоль челюстей. Даже когда игла робко вошла, затем углубилась, кот не шевельнулся.
— Теперь всего два еще, — сказала Дейзи.
Даер смотрел, до чего уверенны ее жесты. Ни один ветеринар не мог быть умелее. Он так и сказал. Она фыркнула:
— Только любители — хорошие ветеринары. Я к своему животному ни одного профессионала не подпущу.
Запах эфира был очень силен.
— Это эфир? — спросил Даер; ему становилось тревожно-нехорошо.
— Да, для стерилизации. — Она снова наполнила шприц. — Так, подержите его. — (Ветер ревел; казалось, ветка сейчас разобьет стекло.) — Может жечь. Он наверняка почувствует.
Даер поднял взгляд к окну; его собственная голова смутно отражалась в ночи за стеклом. Показалось, что его вырвет, если он еще раз увидит, как игла входит в шерсть. Лишь когда Дейзи отступила от кровати, он осмелился посмотреть вниз. Глаза кота были полузакрыты. Даер нагнулся: кот урчал.
— Бедный зверь, — сказала Дейзи. — Теперь последний. Этот будет легкий. Тамбанг, миленький мальчик, что такое?
— Он урчит, — сказал Даер, надеясь, что она не станет смотреть в лицо ему самому. Губы у него заледенели, и он знал, что наверняка очень побледнел.
— Видите, как я была права, что привела вас? Вы ему нравитесь. Джек бы его как-то против себя настроил.
Дейзи все-таки посмотрела на него, и ему показалось, что ее взгляд задержался на миг дольше, чем нужно. Но она ничего не сказала.
«Не говорите мне только, что он упадет в обморок, — подумала она. — Бедняга совершенно без связи с жизнью». Но Даер очень старался.
— Кот, похоже, ничего не чувствует, — сказал он.
— Да, боюсь, он не жилец.
— Но урчит.
— Подержите его, пожалуйста? Это последний.
