— А-а, понятно. А вот скажи, сможем мы мины эти как-нибудь чебурахнуть, чтобы вход в овраг завалить? — поинтересовался Григорий у загордившегося было Кацнельсона.
— Ну-у, наверное, да. Из колец зарядных пороховую дорожку сделаем, подожжем и спрячемся где-нибудь. Хотя…гранатой надежнее, — и Марик указал на "колотушки".
Бойцы подхватили несколько лотков с минами и потащили их в овраг. Устроив лотки под обрывистым склоном, Кацнельсон долго искал предохранители на минных взрывателях. Не нашедши их, он сплюнул, пробормотав с досадой "Неправильные это какие-то мины", и занял позицию в траве у входа в лощину, рядом с залегшим там же Синицыным. Со стороны рощи раздавались звуки снарядных разрывов и пулеметных очередей, так что танк Винарского, по всей видимости, должен был появиться в самое ближайшее время.
Семидесятка остановилась перед оврагом через минуту и двадцать четыре секунды. Глина на гусеницах, грязь на броне, пороховая гарь и темный шрам от снаряда по левому борту говорили о том, что машина под номером "236" побывала явно не на параде. Высунувшийся из башни сержант окинул взглядом встречающих его бойцов и невозмутимо поинтересовался:
— Это не вы там намусорили?
Красноармецы пожали плечами и виновато потупились.
— Н-да, на пять минут вас одних оставить нельзя. Ладно, прибираться заставлять не буду. Запрыгивайте.
— Товарищ сержант, — набравшись наглости, обратился к командиру Кацнельсон. — Вы только вон там у поворота притормозите на пару секунд. Дело тут нам одно доделать надо.
Винарский удивленно поднял бровь:
— Ну ты, братец, нахал… Ладно, подгужбаним тебя. Только по-быстрому.
Когда танк остановился возле упомянутого поворота, оба бойца спрыгнули с брони и спрятались за правую гусеницу. Затем Марик дернул запальный шнур и с завидной точностью зашвырнул "колотушку" в скопище минных лотков. Глухой взрыв нескольких килограмм тротила обрушил часть обрывистого восточного склона, наглухо закупорив относительно пологий вход в овраг с северной стороны. Вылезший наружу сержант сердито отчитал авантюристов в х/б:
— Вы что, с ума посходили? Вас же, идиотов, обратной волной или рикошетом снести могло. А ну-ка быстро в танк, и чтоб без приказа никуда, взрывники хреновы.
— Так мы же как лучше хотели, — оправдывались красноармейцы, но Винарский был непреклонен:
— Хотели бы как лучше, доложились бы. Я б тогда по этим ящикам из пушки шарахнул и всего делов. Короче, как вернемся из боя, вы мне всю машину до зеркального блеска отдраивать будете…Все. Поехали, Макарыч.
Бойцы забрались внутрь, танк дернулся и медленно пополз по покрытому травой дну лощины в направлении на юг. Через триста метров овраг сузился, и растительность на склонах почти сомкнулась, образуя по ходу движения что-то вроде сухой желто-зеленой завесы. Проскочив узкий участок, идущий с небольшим подъемом, семидесятка выпрыгнула наверх на узкую дорогу, пересекающую овраг почти под прямым углом.
— Ох, ё! — изумился сержант и тут же, опомнившись, с силой вдавил в пол педаль-гашетку. Курсовой пулемет задергался, сплевывая стреляные гильзы на дно боевого отделения.
— Дави, Макарыч, дави гада!
Мехвод не оплошал — Т-70, по-медвежьи взревев, грациозно заполз на крышу немецкой штабной машины…
* * *
Ганса Лямке семьдесят с лишним лет мучили ночные кошмары. Долгие беседы с психологами, обследования у врачей и лечение дорогими транквилизаторами — ничто не могло помочь его давней проблеме. По нескольку раз в месяц в момент, когда он закрывал глаза, положив голову на подушку, один и тот же сон возвращал изрядно одряхлевшего пенсионера из Нюрнберга в ужасный день 18 сентября 1942 года.
…На восточный фронт девятнадцатилетнего Ганса призвали в мае. Его папаша, партийный функционер среднего разлива Отто Лямке, пристроил своего отпрыска в части снабжения 76-й пехотной дивизии. Служба шофером и ординарцем при майоре-интенданте Вилли Крюгере оказалась настоящей синекурой. Поездки по уже очищенной от русских варваров территории хоть и были несколько утомительными, но зато приносили многочисленные приятные бонусы. Халявная обжираловка в деревнях, где еще сохранились остатки населения, и барахло местных жителей, подчистую выгребаемое из опустевших домов бравыми немецкими гренадерами, были сущей мелочью по сравнении с тем, что доставалось пронырливому шоферу от разнообразных гешефтов господина Крюгера.
Герр майор обладал просто фантастическим умением проводить сомнительные, но при этом весьма прибыльные коммерческие операции. Прибывающие из фатерлянда продовольствие и медикаменты он довольно ловко заменял реквизированным местным продуктом, списывая пропавшее на происки партизан и нерасторопность сторонних логистических служб. Высвободившиеся излишки отправлялись обратно в Германию, где они выгодно реализовывались с помощью старшего Лямке. Ганс же по мере сил помогал майору подчищать хвосты и одновременно служил доверенным лицом своего папаши при господине Крюгере. Короче говоря, все были довольны. Солдаты вермахта уверенно шагали на восток, а кошельки майора и обоих Лямке так же уверенно наполнялись хрустящими купюрами. Правда, иногда приходилось выезжать на передовую, а там иногда стреляли и даже могли убить, но подобные выезды случались нечасто и потому Ганс воспринимал их как неизбежные трудности военного времени. Один раз машина интенданта попала под обстрел, и молодой шофер даже умудрился обжечь руку о застрявший в заднем крыле осколок от русского снаряда. Но и этот факт пошел только на пользу. Майор расписал все случившееся чуть ли не как встречный бой с превосходящими силами противника и получил в итоге железный крест за личную храбрость, а Ганс — заботами своего начальника — нашивку за ранение и чин ефрейтора.
Но в тот день 18 сентября все пошло наперекосяк. Ранним утром русские предприняли мощное наступление на позиции дивизии, и всех свободных офицеров-снабженцев пинками погнали в передовые части на предмет помощи в обеспечении сражающихся войск столь быстро расходуемыми боеприпасами. Господин Крюгер также попал под раздачу и только и смог, что выбить себе сопровождение из двух вооруженных пулеметами мотоциклов.
Артиллеристы, к которым отправили майора, располагались на восточной окраине небольшой рощи, однако до нее Опель интенданта так и не добрался. Подъехавшую со стороны оврага к западной опушке машину остановил какой-то унтер-офицер, объяснив остановку тем, что на позиции батареи прорвался русский танк и господину майору придется немного обождать, пока доблестные солдаты фюрера не покончат с этой нахальной жестянкой. Герр Крюгер выбрался из авто и принялся отчитывать смущенного унтера, мешающего героическому снабженцу исполнять свой воинский долг. А Ганс, обрадовавшийся нежданной заминке, ухватил несколько кусков пипифакса и, выскочив из машины, бросился к ближайшим кустам. Нынешним утром он обожрался притыренной с офицерской кухни капустой, и теперь беднягу мучили острые позывы кишечника, никак не желающего проникнуться сложностью положения немецкого ефрейтора.
