— Ты слишком суров в своих оценках. Мне даже страшно отлучаться куда-нибудь. Теперь ты понимаешь, почему я постоянно торчу возле тебя?
— Умный ты парень, Дюма. Я давно это понял. Но тебе ли не знать, что строже всего я оцениваю самого себя.
— Разве это не относится ко всем нам? — Дюма посерьезнел. — Мне действительно очень нужно знать твое мнение по одному вопросу. Я знаю, что во всех своих телеграммах и публичных заявлениях ты выражаешь уверенность в скорой победе Японии. Но тебя не пугает, что, если война затянется, Британия, как союзница Японии, может быть вовлечена в конфликт? Ты ведь знаешь, что война с бурами истощила наши военные ресурсы. Мои начальники опасаются, что если русские потерпят поражение в Маньчжурии…
— А так и будет…
— …русский царь может вторгнуться в Афганистан и нарушить баланс сил на субконтиненте.
— Вздор. С таким же успехом можно предположить, что, если японцам удастся выдворить русских из зоны своего влияния в Маньчжурии, они двинутся дальше и оккупируют север Китая.
— Будем надеяться, этого не случится. Но, безусловно, окрыленная победой Япония станет грозным конкурентом Британии в торговле. Люди говорят, что…
— Говорить можно что угодно.
Дюма склонился над тарелкой с супом из голубиных яиц.
Моррисон пожалел о своей резкости:
— Разумеется, тебя в этом не нужно убеждать. Ты ведь не дурак.
Дюма, смягчившись, потрепал свою бородку, и с нее посыпались крошки.
Моррисон вдруг ощутил тепло на своей щеке, будто ее коснулся солнечный луч. Краем глаза он покосился на столик, за которым сидели дамы. И с легким разочарованием отметил, что, возможно, ошибся в своих надеждах. Мисс Перкинс, похоже, была увлечена разговором с миссис Рэгсдейл.
Официанты убрали тарелки из-под супа и поставили перед мужчинами анчоусы на тосте, отварного цыпленка и салат a la Russe.
За дальним столиком мисс Перкинс поправляла свои юбки. Узкий мысок ее модного сапожка на мгновение вынырнул из-под подола. Было ли это случайностью или намеренным жестом, для Моррисона оставалось загадкой. Он живо представил себе бледную ступню, гладкие пальцы, нежную, но крепкую пятку, изящную щиколотку…
Нехотя он переключил свое внимание на Дюма.
— Я рад, что мы сюда приехали, — твердо произнес он на случай, если вдруг его спутник думал иначе. — Глупо отсиживаться в Пекине, когда по соседству идут настоящие бои.
— Это точно, — согласился Дюма, промокая рот салфеткой. — Хотя я не думаю, что тебе стоит опасаться упреков в безделье. Ты столько сделал для того, чтобы склонить общественное мнение в пользу Японии, и я сам слышал, как некоторые называют этот военный конфликт «войной Моррисона».
Моррисон изобразил удивление:
— В самом деле?
— Меня не проведешь. — Дюма дождался, пока официант дольет им бокалы, и повернулся к другу: — Ведь ты польщен?
— Не каждый может похвастаться своей войной, — кивнул Моррисон, и по его губам скользнула мимолетная улыбка.
В этот момент мисс Перкинс взорвалась от смеха. Моррисона пронзила боль. Неужели она услышала его слова? Как будто и без того не считает меня напыщенным индюком… Но даже если до нее и долетели обрывки их разговора, она не подала виду. Моррисон разрывался между разочарованием и самоутешением.
Вскоре официант поставил перед джентльменами блюдо с холодной ветчиной, помидорами и сладким картофелем. В дальнем углу дамы были увлечены отварным фазаном.
Мисс Перкинс, не спуская глаз с Моррисона (он заметил это), подцепила вилкой кусочек фазана и препроводила его в рот. Затем, похлопывая ресницами, втянула губами ароматный запах мяса, и ее грудь слегка приподнялась над жестким корсетом платья. Когда она выдохнула, ее горло, перехваченное черной лентой, казалось, завибрировало от удовольствия: «Ммм…»
Мясо с вилки она сняла так, будто затянула в рот поцелуем. Прожевывая кусок, чуть запрокинула голову. Ее круглые щеки зарделись, над верхней губой проступили капельки пота.
Миссис Рэгсдейл наблюдала за ее игрой с явным неодобрением.
— Мэй, дорогая, люди смотрят. — Ее голос опустился до шепота, но был слышен всем. Судя по всему, Моррисон был не единственным зрителем.
Неожиданный ответ мисс Перкинс, прозвучавший после того, как она промокнула салфеткой свои лоснящиеся губы, явно предназначался для широкой аудитории:
— Да. Надеюсь, что смотрят. Я так рада, что не ошиблась с выбором туалета.
Дюма взвизгнул от смеха, тут же замаскировав его под кашель.
— Мэй! — Миссис Рэгсдейл едва не задохнулась от возмущения. Она открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но передумала, словно осознав бесполезность затеи.
Моррисон мысленно услышал назидательную проповедь, которая вертелась у нее на языке.
— Недурно сыграно, — прошептал Дюма.
Но Моррисон был слишком поглощен переживаниями, чтобы ответить.
Подали пудинг.
Вскоре женщины закончили трапезу и вышли из обеденного зала. Мисс Перкинс двигалась наподобие актрисы, покидающей своих поклонников.
Заглотнув последнюю ложку тапиоки со сливками, Дюма привел в порядок свои растрепанные усы:
— Если я сейчас лягу на пол, то буду напоминать гробницу императора Мина Четырнадцатого.
— Воскресни, — сказал Моррисон. — Пора присоединиться к дамам.
Дюма внимательно посмотрел на друга.
— Неужели великий Дж. Э. Моррисон влюбился? — спросил он.
— О любви и речи быть не может, мой дорогой Дюма.
Моррисон умел быть очень убедительным. Он почти поверил самому себе.
Глава, в которой выясняется, что мисс Перкинс разделяет отношение Моррисона к миссионерам, и после разговоров о войне, гейшах и маленьких ножках, поступает заманчивое предложение
Как только они устроились за кофейным столиком у камина, Дюма неосторожно спровоцировал миссис Рэгсдейл на разговор о ее самочувствии, вселяющий тревогу своей обстоятельностью. Здоровье миссис Рэгсдейл оказалось куда более хрупким, чем ее телосложение. Мисс Перкинс, очевидно уже ознакомленная с сюжетом, сочувственно, но отстраненно кивала, поигрывая лентами на своей юбке. Даже скучающая, она оставалась обворожительной.
Консерватор, сидевший в Моррисоне, находил вульгарными жалобы миссис Рэгсдейл. Он и сам имел обыкновение копаться в своих недомоганиях, но по крайней мере делал это втайне от других — во всяком случае, старался. Впрочем, сейчас его мысли были заняты совсем другим. Как бы его ни тянуло к девушке, прихорашивающейся в соседнем кресле, он боялся, что она находит его тщеславным стариканом. Углубляясь в подобные рассуждения, он рисковал испытать унижение, которое было бы уж совсем лишним в день, который начался с ревматических болей и обнаружения наметившегося второго подбородка. И все-таки куда больше его волновал недавний спектакль с фазаном. Он все гадал, не было ли это сигналом ему.
