– Мэттью, – представился «любезный юноша», с готовностью протягивая руку.
– В честь апостола назвали, не иначе! Очень уместно. А я Хьюго.
– Да, я знаю. Видел вас в «Призраках» по телевизору. Это было круто.
– Круто, – задумчиво повторил Хьюго, прислонившись к стене, пока Мэттью возился с чайником. – Ну, надеюсь, это лучше, чем «клево» – знаменитый комплимент Кевина Костнера, который он сделал Мадонне[15]после одного из ее концертов. Бедняжку, наверное, стошнило. Леди до мозга костей… Ты не из Оксфорда, Мэттью?
– Нет, из Кембриджа.
– «Сидни-Сассекс»?
– Нет, «Кингс»[16].
– Ну, тогда скудность твоего словаря нельзя оправдать – разве что отчасти.
– «Сидни-Сассекс» не трогать! – крикнула Мелани. Я впервые увидела на ее лице широкую улыбку.
– Эй, нахал, да ты ведь сам коптил небо в «Кингсе», – подал голос композитор. – Сам три года там не отлипал от стойки бара.
– Совершенно верно, дорогой мой. Как я мог покинуть этих девчушек в мешковатых черных костюмах, с губной помадой, наложенной как попало? Сплошные клоны Роберта Смита[17]. Такие зайчики.
– Кембриджская мафия, – объяснила Софи. Похоже, она взяла на себя роль гида, чтобы провести меня сквозь путаный лабиринт театральных связей. – Хьюго, ММ и я – мы все познакомились в Кембридже. А бывший учитель ММ присылает ей оттуда ассистентов. Сам для нее подбирает.
– Но ведь в Кембридже не готовят костюмеров, – удивилась я. – У меня создалось впечатление, что они там даже изучение живых языков считают предметом чересчур современным, а потому опасным.
– Верно, – отозвался Хьюго. – Много лет преподаватели античной литературы пытались говорить на латыни в Италии и на древнегреческом в Греции. И очень злились, когда их никто не понимал.
– Нет, я изучала историю искусств вместе с Хьюго, – сказала Софи, не обратив внимания на его реплику. – Потом два года была ученицей у портного. А дизайном я вообще никогда не занималась.
– И правильно делала, – вставил Хьюго. – Ненавижу культ профессионалов!
– Ты же три года учился в драматической школе! – весело перебила его Софи.
От меня не укрылось, что с появлением Хьюго все заметно оживились.
– Ну, я-то не вписываюсь в такие дешевые обобщения, – не задумываясь, парировал Хьюго.
Двери непрерывно хлопали, зал постепенно заполнялся актерами, которые тут же устремлялись к чайнику.
– Капуччино, конечно, нет, – капризно заметил один из опоздавших. – Возле станции я не нашел ни одного места, где можно было бы выпить «мокко-латте». Я думал, что Белсайз-парк – приличное место, а оказалось, что это чуть ли не Хэмпстед-Хит[18].
– Может, мы попросим малыша Мэттью поработать взбивателем молока? – предложил Хьюго. – Я уверен, он мог бы взболтать горы пены – верно, Мэттью?
Юноша, пытавшийся наполнить чайник из сломанного крана, пока двенадцать человек в нервном нетерпении тянули к нему чашки, оглянулся и с улыбкой посмотрел на Хьюго. Ему явно нравилось, когда августейшие губы произносили его имя вслух, а в каком контексте – уже не имело особого значения.
– Ты знаешь Салли по художественной школе, да? – спросила Софи.
Я не переставала изумляться ее красоте, огромным глазам, пышным ресницам, крошечному лицу в форме сердечка. Современная мода словно задалась целью скрыть красоту этого создания. Мне-то плевать на моду, и никакая сила не вытащит меня из мини и не засунет в длинную юбку, пошитую из дерюги.
– Мы встретились случайно неделю назад в «Саду пыток», – кивнула я.
– Нетрудно догадаться, что было на Салли, – протянул Хьюго. – Или, точнее говоря, чего на нем не было.
– Всегда к вашим услугам, carino[19], – ответил Салли, хлопая дюймовыми ресницами.
Тут на нас обратил внимание огромный краснолицый мужик лет сорока с внушительным пузом, которое он выпячивал с гордостью будущей мамаши. Он прожег Салли негодующим взглядом. Но мой приятель остался невозмутим – либо Салли пребывал в блаженном неведении, что кто-то осуждает его моральный облик, либо настолько привык к подобным взглядам, что не обращал на них внимания. От Хьюго не укрылось мое удивление.
– Подкупает, правда? – кивнул он в сторону свеклолицего. – Очаровашка. И эта embonpoint[20]ему очень к лицу.
– Пора начинать! – объявила Мелани. Несмотря на то что она едва повысила голос, все тут же вскочили и замерли по стойке смирно. Через несколько минут мы сидели за длинным и довольно шатким столом, который Мэттью установил в центре зала. Каждый достал свою роль – измятые листки бумаги с карандашными пометками – и положил перед собой, как псалтырь.
– Сквозняк здесь ужасный, – пожаловалась Хелен, усаживаясь напротив меня. – А, привет, Сэм!
Я удивилась искренней радости в ее голосе. Обычно Хелен приветствует меня с теплотой айсберга, отколовшегося от берега Гренландии. Мой мощный разум сделал вывод, что она чувствует себя неуверенно в этом сплоченном коллективе и рада видеть знакомое лицо, пусть даже это лицо неприятеля.
– Все в сборе? – спросила Мелани.
На мой неопытный взгляд, людей, собравшихся вокруг стола, хватило бы на полномасштабную постановку «Войны и мира», включая батальные сцены, но Мэттью важно сообщил:
– Джордж Брэдли не смог прийти, потому что на этой неделе у него съемки.
– Везет Джорджу, – произнес чей-то голос.
– Это просто очередная серия «Закона», – заметил Хьюго. – Ему нет равных в роли жирного инспектора из Хиквилля-на-болоте.
– Фиалки Трэнтер тоже нет. Не знаю почему.
– В задницу Фиалку, – безмятежно сказала Мелани. – Только прошу тебя, Хьюго, не надо умничать. Мэттью, позвони ей. А если не застанешь, звони ее агенту.
– Кто такая Фиалка Трэнтер? – наклонилась я к Софи. – Знакомое имя.
– А-а, Фиалка была Фуксией. Я на мгновение задумалась.
– «Горменгаст»[21]? Видела по телевизору. Это ведь старое кино, правда?
