Моя книга содержит рецепты: хочется, чтобы вы ощутили вкус того, о чем я пишу. А что за вкус у Нью-Йорка? Большинство скажет — вкус чизкейка.
Это блюдо имеется в репертуаре каждого повара, возможно, потому, что приготовить его не стоит особого труда. И быстро и легко. Самая скромная трапеза превращается с ним в праздничное застолье.
Это блюдо — абсолютная классика. Я оттачиваю рецептуру с тех пор, как в школьном возрасте впервые увидела чизкейк в журнале. В журнале его назвали нью-йоркским чизкейком от ресторана «У Линди», но мой вариант не похож на то, что подавали в ресторане. У ресторанного пирога имелась корка, покрытая ужасной липкой вишневой глазурью. Мой чизкейк не липнет, да и приготовить его гораздо легче.
0,5 стакана распущенного несоленого сливочного масла; 700 г сливочного сыра, комнатной температуры;
2 стакана сметаны.
Нагрейте духовку до 180ºС.
Смешайте крекерную крошку с четвертью объема сахара и распущенным маслом и выложите этой смесью дно и внутренние боковые поверхности цилиндрической формы даметром 20–25 см. Поставьте форму в холодное место и займитесь начинкой.
Соедините сливочный сыр с половиной стакана сахарного песка, яйцами, ванилью и лимонной цедрой. Взбивайте, пока смесь не станет однородной. Влейте ее в охлажденную форму и выпекайте в духовке от 50 минут до часа, пока сыр не затвердеет и не зарумянится. Выньте чизкейк (духовку не отключайте), охлаждайте пирог на решетке примерно 15 минут.
Смешайте сметану с оставшейся четвертью сахара, ванилью и нанесите эту смесь на охлажденный пирог. Снова поставьте в духовку на 12 минут, пока поверхность чизкейка не станет твердой и блестящей.
Полностью остудите и поставьте в холодильник, по меньшей мере на 8 часов.
Молли
Газета «Лос-Анджелес таймс» пользовалась репутацией «бархатного гроба»: уж очень удобно там было работать. Когда я сказала редактору, что ухожу, он не стал предавать меня анафеме.
— Мы будем держать для вас дверь открытой, — сказал тогдашний редактор Шелби Коффи. — Если в Нью-Йорке ничего не выйдет, вы всегда сможете вернуться.
От такого благородства мне стало только хуже. Снова задумалась, уж не сделала ли я ошибку, согласившись работать в газете, коллектив которой называли террариумом. В таком месте надо было держать ухо востро. Одного дня, проведенного в редакции «Нью-Йорк таймс», хватило мне, чтобы понять: теплым это место не назовешь. А тут еще и таблоиды очень скоро затеяли возню вокруг меня в поисках сплетен.
Когда девять лет назад я приехала в «Лос-Анджелес таймс», на меня посыпались письма возмущенных читателей. Они требовали: «Верните Лоис Дон!» и называли меня выскочкой с севера. Теперь нью-йоркская желтая пресса разыгрывала калифорнийскую карту, и неважно, сколько раз говорила я репортерам, что родилась в Нью-Йорке, они настойчиво называли меня «критиком из Калифорнии», подразумевая под этим, что я не способна оценить ничего, кроме салатов. Они даже писали о моих кулинарных предпочтениях: «Ей нравится неукрашенная пища», — заявляли они, и мне слышался коллективный стон. Словно с моим приходом всех их вынудят отказаться от соусов.
И все же до судьбоносного авиаперелета я и не представляла, как тщательно собирали обо мне информацию рестораны. Меня шокировала их осведомленность. Они так много знали! В самолете я видела, что Джеки то и дело вглядывается в мое лицо, похоже, заносила в память каждую подробность. Я поняла, что это легко поправить: если все рестораны Нью-Йорка знали, как я выгляжу, то мне нужно стать похожей на кого-то другого. Я даже знала человека, который мне в этом поможет. Как только самолет приземлился в Нью-Йорке, я пошла в телефонную будку и набрала номер Клаудии Бэнкс.
В лучшие годы своей карьеры Клаудия была знаменитым театральным педагогом. Много лет назад она ушла на пенсию, однако моментально согласилась помочь мне создать другой образ.
— О, моя дорогая, — сказала она с британским акцентом, — какая чудесная идея. Я приду к тебе прямо в отель.
Из всех подружек матери Клаудия всегда была моей любимицей. Один только рост ее казался мне умилительным: она была такой низенькой, что уже в восемь лет я возвышалась над ее квадратной фигуркой. Ее крошечные ножки были обуты в туфли на высоченных каблуках, круглую маленькую голову украшали тугие кудряшки. Все в ней поражало: она дымила; как паровоз, рассказывала удивительные истории о людях, которых знала по театру. Слово «театр» она произносила с характерной британской растяжкой.
Ей было за семьдесят, но, когда Клаудия ворвалась в мой номер, я увидела, что она ничуть не изменилась. Причина проста — в ней не было ничего натурального, начиная с крашеных волос, искусственных зубов и до затянутого в корсет тела. Даже ее акцент был искусственным. «На самом деле, — говорила мне мать, — Клаудия родилась в Бронксе. Но это давнишняя история, и ей хотелось бы, чтобы мы все об этом забыли».
Она подлетела ко мне в облаке аромата жасмина.
— Сядь, — приказала Клаудия и ткнула пальцем мне в грудь. — Позволь мне на тебя посмотреть.
Для такой крошечной женщины она была поразительно сильной, я, не удержавшись, плюхнулась на кровать. Тихонько напевая, Клаудия взяла меня за подбородок и повернула лицо к свету.
— Скажи мне, дорогая, что ты собираешься делать с этим?
Она дернула меня за спутанные кудри.
— Парик? — робко предложила я.
Она скорчила гримасу.
— Думаю, здесь возникнет проблема, — сказала она. — А над одеждой подумала?
— Нет, — пробормотала я извиняющимся тоном. — Я думала, вы мне с этим поможете.
— Я тебе помогу, — сказала она и уселась на кровать рядом со мной, — но только если ты намерена сделать все как следует. Чтобы превратиться в другого человека, нужно немало труда. Если хочешь обмануть, иди до конца. Ресторанный критик «Нью-Йорк таймс» не может позволить себе выглядеть глупо.
Я кивнула, и Клаудия сложила руки.
— Сначала подумаем, кем ты хочешь стать.
