— Вот чертовщина.
— Гадости?
— Гораздо хуже. Вот погляди.
Бренда прочла: «Приезжаю три восемнадцать нетерпением жду встречи. Бивер».
— Кто такой Бивер? — спросила она.
— Один молодой человек.
— А что, звучит заманчиво.
— Вот уж нет. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь его.
— А зачем он к нам приезжает? Ты его приглашал?
— Наверное, приглашал, но вполне неопределенно. Я зашел как-то вечером к Брэтту, кроме него, там никого не оказалось, мы с ним выпили, и он вроде сказал, что хотел бы посмотреть наш дом…
— Ты, наверное, был пьян.
— Не очень, и потом я никак не предполагал, что он мне это припомнит.
— Ну и поделом тебе. Вот что получается, когда ты уезжаешь по делам в Лондон, а меня оставляешь одну. Но кто он такой все-таки?
— Просто молодой человек. У его матери еще эта лавка.
— Я была с ней когда-то знакома. Она гнусная баба. Кстати, помнится, мы ей должны деньги.
— Слушай, давай сразу же позвоним ему и скажем, что мы заболели.
— Поздно, он уже давно в поезде и поедает железнодорожный завтрак, без удержу смешивая крахмал и протеин за свои три шиллинга шесть пенсов… Его можно сунуть в Галахада. Еще не было случая, чтобы гость провел там ночь и приехал снова: видно, тамошнюю кровать никто не выдерживает.
— И все-таки что мы будем с ним делать?
— Ты поезжай в Пигстэнтон. А я займусь им. В одиночку это проще. Вечером его можно повести в кино, а завтра ты покажешь ему дом. Если нам повезет, он уедет вечерним поездом. Ему надо на работу в понедельник утром?
— Понятия не имею.
3.18 — далеко не самый удобный поезд. Приезжаешь без четверти четыре, и если ты, как Бивер, не свой человек в доме, не знаешь, куда девать время до чая; однако в отсутствие стеснявшего ее Тони Бренда справлялась со своими обязанностями не без грации, а Бивера настолько редко принимали радушно, что он не заметил некоторой сдержанности встречи.
Она ждала его в комнате, по старой памяти называвшейся курительной; это было, пожалуй, наименее мрачное место в доме. «Как мило, что вы к нам выбрались. Я должна вас с ходу предупредить, что вы наш единственный гость. Боюсь, вам у нас будет скучно… Тони пришлось уехать по делам, но он скоро вернется… Поезд был переполнен? По субботам всегда так… Не хотите выйти на воздух? Скоро стемнеет, так что давайте ловить солнце, пока не поздно…» и так далее. При Тони ей было б куда труднее — она, перехватила бы его взгляд, и все ее манеры хозяйки замка пошли бы насмарку. Бивер умел поддерживать разговор, так что они вышли через французские окна на террасу, спустились в голландский садик, обогнули оранжерею и вернулись в дом, не испытав и минутной неловкости. Бренда вдруг услышала, как она рассказывает Биверу, что его мать одна из ее стариннейших приятельниц.
Тони успел к чаю. Он извинился, что не смог встретить гостя, и почти сразу же удалился в кабинет совещаться с управляющим. Бренда расспрашивала Бивера о Лондоне и о том, какие за последнее время состоялись приемы. Бивер проявил невероятную осведомленность.
— Полли Кокперс скоро дает прием.
— Да, я знаю.
— Вы приедете?
— Скорее всего нет. Мы последнее время никуда не выезжаем.
Шутки, обошедшие за последние шесть недель весь город, имели для Бренды прелесть новизны, повторение придало им отточенность, и Бивер смог преподнести их довольно эффектно. Он рассказал Бренде о многочисленных переменах в личной жизни ее друзей.
— А что у Мэри с Саймоном?
— Неужели не знаете? Полный разрыв.
— И давно?
— Началось это еще детом, в Австрии…
— А Билли Ангмеринг?
— Пустился в жуткий загул с девицей по имени Шила Шрабб.
— А что слышно у Хелм-Хаббардов?
— У них тоже не ладится… Дейзи открыла новый ресторан. Он пользуется успехом… Еще появился новый ночной клуб под названием «Садок»…
— О господи, — сказала Бренда в заключение. — Живут же люди!
После чая появился Джон Эндрю и тут же завладел разговором.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я не знал, что вы приедете. Папа сказал: как хорошо раз в кои-то веки провести воскресенье без гостей. Вы охотитесь?
— Давно не охотился.
— Бен говорит, что все, кому позволяют средства, должны охотиться для блага страны.
— Наверное, мне средства не позволяют.
— А вы бедный?
— Ради бога, мистер Бивер, не разрешайте ему вам докучать.
— Да, очень бедный.
— Такой бедный, что можете называть всех потаскухами?
— Да, такой.
— А как вам удалось стать таким бедным?
— Я всегда был бедным.
— А! — Джон потерял интерес к теме. — А у серой ломовой на ферме глисты.
— Откуда ты знаешь?
— Бен сказал. А потом, это по навозу видать.
— Боже мой, — сказала Бренда, — что бы сказала няня, если б тебя слышала?
— А сколько вам лет?
— Двадцать пять. А тебе?
— А чем вы занимаетесь?
— Ничем особенным.
— На вашем месте я бы чем-нибудь занялся, чтоб — заработать деньги. Тогда бы вы могли охотиться.
— Но тогда я не мог бы называть всех потаскухами.
— В этом все равно проку нет.
(Позже, за ужином в детской, Джон сказал:
— По-моему, мистер Бивер ужасно глупый, а по-твоему?
— Откуда мне знать? — сказала няня.
— По-моему, из всех, кто к нам приезжал, он самый глупый.
— Гостей хулить — Бога гневить.
— Все равно в нем ничего хорошего нет. У него глупый голос и глупые глаза, глупый нос и глупая голова, — Джон как литургию пел, — глупые ноги и глупое лицо, глупые руки и глупое пальто…
— А теперь кончай ужинать, — сказала няня.)
В этот вечер, перед ужином, Тони подошел к Бренде, которая сидела у туалетного столика, и, склонившись над ее плечом, скорчил в зеркале рожу.
— Я страшно виноват перед тобой — кинул на тебя Бивера и удрал. Ты была с ним ужасно мила. Она сказала:
— Это было не так уж тяжело. Он довольно забавный.
А в это время в конце коридора Бивер обследовал свою комнату со всей основательностью многоопытного гостя. Настольная лампа отсутствовала. Чернила в чернильнице пересохли. Огонь в камине давно потух. Ванная, как он уже отметил, была черте те где, в башенке, куда надо карабкаться по узкой лестнице. Кровать ему не понравилась — ни на вид, ни на ощупь; когда он для пробы прилег, пружинный матрас, продавленный посредине, угрожающе задребезжал. Обратный билет в третьем классе стоит восемнадцать шиллингов. А еще чаевые надо давать.
