— Я не буду тебе мешать, мама. Обещаю. Ты вообще меня не заметишь.
— Но почему, Эрика? Почему вы не поедете на Хаммарсё? Там же так красиво — зеленое море и еще много чего…
— Серое, — сказала Эрика.
— Что? — спросила Элизабет.
— Море серое, — ответила Эрика, — а не зеленое. Просто оно разных оттенков серого.
— Но почему вы туда не поедете? Почему никто не поедет на Хаммарсё?
— Мама, я не знаю.
— Ну и чем же ты займешься? Будешь газеты разносить?
— Да, наверное.
Конечно, о решении Исака Эрике было известно заранее. Она всю долгую зиму об этом знала. Как они могли снова приехать туда, будто ничего не произошло? Как она могла туда снова приехать? А Исак? А Лаура с Молли? Как Роза, тихо сидевшая под голубой лампой, сможет вновь вернуться в белый домик из известняка? На Хаммарсё. К полянкам, пляжам, макам и сине-серому морю, которое кто-то однажды назвал лягушатником. Мужчина, сказавший это, говорил с презрением. Однако Эрике понравилось, что ее море — ее и Рагнара — это лягушатник. Оно странное, тихое, мелкое и живое, а потом внезапно становится глубоким и опасным.
«Лягушки, — рассказывал Рагнар, — могут несколько минут притворяться дохлыми, когда на них нападают».
Из Прибалтики и Польши море приносило всякий хлам и выбрасывало его неподалеку от дома Исака. Размокшие коробки из-под сигарет и стирального порошка, бутылочки из-под шампуня, доски, рыболовные снасти, бутылки, возможно, с кислотой или другой опасной жидкостью («Не трогайте то, что прибивает к берегу!»). А может, в этой бутылке спрятано тайное послание от жителей закрытого государства, расположенного по ту сторону моря, из восточного оплота коммунизма, где людей сажают в тюрьму или расстреливают, если те пытаются пересечь границу? На коробках и бутылках непонятными буквами были написаны непонятные слова: «ПРИМА», «СТОЛИЧНАЯ», и, вглядываясь в них, Рагнар с Эрикой пытались придумать из этих букв свой собственный язык. Они складывали весь этот хлам в пакеты и утаскивали в потайной домик в лесу.
Никогда больше. Никогда больше. Пройдет много лет. Эрика вырастет, выйдет замуж за Сунда и родит дочку и сына. Они выйдут из нее на свет, вздохнут и потянутся к ее груди, а сейчас, этой зимой, ее сыну столько же, сколько было Рагнару в 1979 году.
День рождения у Эрики и Рагнара был в один и тот же день. Они были ровесниками и появились на свет почти одновременно. Эрика родилась ночью, в пять минут четвертого, а когда родился Рагнар, была четверть четвертого. Она помнит, как он обрадовался, узнав об этом. «Мы близнецы!» — сказал он. А через несколько лет сказал: «Мы лучшие друзья. Мы возлюбленные. Мы родственные души, и по нашим телам течет одна и та же кровь».
* * *
В багажнике лежит чемодан. Эрика сидит за рулем. Пока она еще ни разу не ошиблась. Начало смеркаться. Скоро четыре часа, и уже темнеет. Снег повалил сильнее. Ей хотелось побыстрее попасть в Эребру, она забронировала комнату в гостинице «Стора», потому что Лаура сказала, что это хорошая гостиница, и потому что не хотелось ночевать в Карлстаде — тогда на следующий день ехать пришлось бы долго. Эрика громко сказала:
— Я еду медленно. Каждые пять секунд смотрю в зеркало заднего вида. Я веду машину. Мне нужно доехать до Эребру.
С детьми все в порядке. Магнус уехал вместе с одноклассниками в Польшу. Они собрались посетить концлагеря Освенцим и Биркенау и еще два — Эрика забыла названия. Сейчас он в Кракове. Он написал ей эсэмэску: купил куртку и брюки. Там дешевле, чем в Норвегии. Про концлагеря ничего не написал. Анэ самостоятельная — сейчас она живет у подружки. Анэ тоже прислала эсэмэску: «Привет мама. Удачной поездки ☺ Будь осторожна. Я переночую у А вместо Б ладно?☺ Папа разрешил».
Эрика подумала о большой квартире в районе Грюнерлэкка, возле парка Софиенберг. Она жила там вместе с детьми. Сейчас квартира пустая. Она пустая, потому что Эрика решила навестить отца, который стал островитянином, жителем Хаммарсё.
Решила поехать на Хаммарсё, где не была уже двадцать пять лет.
Решила поехать к Исаку, с которым обычно общалась лишь по телефону.
В последний раз голос его казался очень слабым.
— Как у тебя дела, Исак?
— Всему конец, Эрика, — ответил он.
— Я могу приехать к тебе. — И тут же пожалела о сказанном.
— Ты же не хотела сюда приезжать, — сказал Исак.
— А сейчас хочу, — ответила Эрика.
— Ты была здесь в последний раз, когда тебе было… Сколько? Пятнадцать? Или шестнадцать?
— Четырнадцать. Когда я в последний раз приезжала на Хаммарсё, мне было четырнадцать, — ответила Эрика.
— Четырнадцать лет! Черт возьми! Ты тут не была уже… Тебе сейчас сколько?
— Тридцать девять, — ответила Эрика.
— Тебе уже тридцать девять? — помолчав, спросил Исаак.
— Да.
— Так, значит, ты уже не очень-то молодая, — сказал он.
— Да, Исак. И ты тоже!
— А Лауре сколько?
— Лауре тридцать семь.
Исак ничего не сказал, но Эрика добавила:
— И если тебе интересно, то Молли сейчас тридцать.
— Ты не приезжала сюда двадцать пять лет. Не вижу смысла приезжать сейчас, — сказал Исак.
— Наверное, пришло время.
— Сейчас? Ты приедешь прямо сейчас? Погода плохая, обещают снежные бури, а в снежные бури сюда никто не ездит.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказала Эрика.
— Я больше не хочу ничего придумывать. Мне скоро девяносто!
— Тебе только восемьдесят четыре, — возразила Эрика, — мы можем посмотреть кино. Я привезу диски. У тебя есть DVD-проигрыватель?
— Нет.
— Ну нет так нет. Тогда я привезу видеокассеты.
— Эрика, не приезжай. Нам придется изображать, что мы друг друга любим, а в моем возрасте это дьявольски утомительно.
— Мне все равно. Я приеду к тебе, — сказала Эрика.
Она пожалела. Ей не хотелось. Она не желала его видеть. Его присутствие для нее невыносимо. Телефона больше чем достаточно. Но она уже сорвалась с места. Маленькая девочка сорвалась с места. Слабый старческий голос в телефонной трубке. Мысль о жизни без папы. «Всему конец, Эрика».
* * *
На фотографии две маленькие сестренки с длинными светлыми волосами. Они пожимают друг другу руки. Формально, вежливо и серьезно, словно главы двух карликовых государств.
Каждое лето с 1972 по 1979 год Эрика улетала из Норвегии в Швецию, так что голова Элизабет могла отдохнуть, а самой Элизабет удавалось подлечить истрепавшиеся за зиму и весну нервы. Эрика полностью соглашалась с матерью, когда та говорила: «Пришло время, чтобы великий Исак Лёвенстад в кои-то веки взял эту ответственность на себя».
