1
И вот она, уже древней старухой, стоит у дороги и ждет.
С той поры, как ей пошел девяностый год, Дивния Лад проводила добрую половину каждого дня в ожидании – но не смерти, как вы могли бы подумать, учитывая ее возраст. Она и сама толком не знала, чего именно ждет, поскольку за этим не стоял какой-либо четкий образ. По сути, это было всего лишь предчувствие, принесенное на хвостовом перышке сновидения – одного из сновидений Газетного Джека, упокой Господь его душу, – которое пролетело над предрассветным ландшафтом сна и, не давшись ей в руки, исчезло за линией горизонта, в пламени восходящего солнца. Но общий смысл послания был ясен: Жди, осталось уже недолго.
Она поправила резинку массивных очков, сдвинув их ближе к переносице. Глаза ее, многократно увеличенные толстыми линзами, были голубыми, как поверхность моря, и такими же переменчивыми. Она осмотрела участок дороги, прежде внушительно именовавшейся Главным трактом, а ныне лишь изредка используемой грузовиками окрестных фермеров, когда они спрямляли путь до Труро[1]. Десять однотипных гранитных домов вдоль дороги – построенных сотню лет назад для батраков, которые трудились на полях и в садах крупных поместий, – давно уже стояли нежилыми; и лишь побеги дрока и ежевики, вездесущие, как сплетни, проникали внутрь через щели в заколоченных окнах.
Строго говоря, Сент-Офер не мог считаться полноценным селением, поскольку приходская церковь, давшая свое имя этой кучке зданий, стояла особняком, в приливной бухте ниже по течению реки. Не было здесь и школы – ближайшая находилась в двух милях к западу, в прибрежном поселке с чудным названием Смыто-Прочь, полностью оправдавшимся не далее как этой весной, когда резкое потепление после обильных снегопадов естественным порядком переросло в потоп. При всем том Сент-Офер мог по праву гордиться наличием собственной пекарни.
В былые времена приезжие часто называли эту деревушку Пекарней, не поминая всуе святого Офера, – а все потому, что миссис Хард, хозяйку данного заведения, угораздило написать слово ПЕКАРНЯ большими красными буквами на сером скате шиферной крыши, что создавало изысканный контраст с некогда белыми стенами здания.
По утрам, когда печь нагревалась до рабочей кондиции, миссис Хард била в колокол, оповещая об этом своих клиентов, а заодно (сама того не ведая) и всех утопленников от мыса Лизард до островов Силли, ибо колокол некогда был добыт с затонувшего судна. Услышав звон, деревенские хозяйки спешили к ней с заготовленными пирогами и караваями, чтобы поместить их в алый печной зев. Миссис Хард прозвала свою печь «маленьким адом» – и адские муки грозили тем, кто по ошибке уносил чужой пирог вместо своего. Во всяком случае, так она говорила детишкам, присланным забирать доведенные до готовности изделия своих матерей. Пророчество это стало причиной множества беспокойных ночей, когда малыши тряслись под штопаными-перештопаными простынями, представляя себе кошмарные последствия такого, пусть даже невольного, хищения.
В ту пору жизнь здесь била ключом, и вся округа съезжалась в деревню за выпечкой. Ну а теперь, в 1947 году, здесь царило безлюдье, напоминая о неумолимости уходящего времени.
Легкий бриз развевал и спутывал волосы старой женщины. Она подняла взгляд к небу. Лилово-серые, насыщенные влагой тучи висели низко, но Дивния понадеялась, что они не прольются дождем.
Летите прочь, попросила она их шепотом.
Перешла дорогу и остановилась перед зданием пекарни. Поставила фонарь на ступеньку и крепко прижала ладони к обшарпанной, потрескавшейся двери.
Миссис Хард? – позвала она тихо.
Однажды миссис Хард сказала Дивнии, что с ее редкостным умением терпеть и ждать она наверняка дождется в жизни всего самого лучшего.
Пейшенс[2] – вот как должен был назвать тебя отец, сказала она. Пейшенс.
Но я вовсе не такая уж терпеливая, возразила Дивния, я скорее радетельная.
Миссис Хард взглянула сверху вниз на босоногую девчонку в лохмотьях, употреблявшую такие странные слова, и подумала, что негоже растить ребенка в лесной глуши, где она бродит сама по себе, как корнуэльские черные свиньи. Девочке нужна мать.
Тебе нужна мать, сказала миссис Хард.
У меня была мама, сказала Дивния.
Нет, у тебя было не бог весть что, сказала миссис Хард. Но я могла бы заменить тебе мать.
Она подождала ответа, однако ни звука не слетело с губ испуганно замершей девочки. Миссис Хард покачала головой.
Но ты хотя бы запомни, что терпение есть истинная добродетель, ибо терпение угодно Богу, сказала она.
Миссис Хард любила слово «богоугодный». И Бога она любила тоже, разумеется. После того как ее супруг в 1857 году отбыл в Южную Африку с намерением урвать большой куш на золотых россыпях, его место в доме немедля занял возлюбленный Иисус за компанию с приходским священником, также не обделенным любовью хозяйки. Смена домочадцев прошла легко и беспроблемно, чего нельзя было сказать о делах ее мужа, которые с первой же старательской заявки пошли наперекосяк, и бедолага мотался от прииска к прииску по всему Ранду[3], пока не сгинул в чужеземных дебрях, так и не отыскав золотой ключик, способный открыть дверь в светлое будущее.
ХВАЛА ТЕБЕ, ГОСПОДЬ, ЖИЗНЬ НОВУЮ ВДОХНИ В МЕНЯ.
Эту строку из церковного гимна миссис Хард начертала над дверью пекарни, когда пришло известие о смерти мужа. Впоследствии кто-то – старуха Дивния улыбнулась, разглядев остатки выцветшей надписи и вспомнив, как плохо отмывалась охряная краска с ее детских рук, – кто-то изменил слово «ХВАЛА» на «ХЛЕБА», а миссис Хард так и осталась в неведении, ибо редко устремляла взгляд ввысь.
