— Точно… — поразился я наконец с интонациями доктора Ватсона — Но как…
— Я же сказала: каждый вечер солнце, когда бросает последний взгляд на землю, светит сквозь всё. И сквозь всех. Даже сквозь мысли. И если бы ты в этот момент посмотрел на меня, то смог бы увидеть, о чём я думаю. Ты же хотел бы узнать, о чём я думаю?
— Не знаю… — я задумался: в самом деле, а хочу ли я знать, что она думает? Думает ли обо мне, и ЧТО она обо мне думает… — Не знаю… А что один человек думает о другом? Можно увидеть?
— Можно увидеть всё! — Славка засмеялась — Я теперь знаю даже, как выглядит твоя машина. Вон тот старый синий «Линкольн». Так?
— Ну… Ты же могла увидеть, как я сюда приехал. Да?
— Но ведь я не видела! — Славка вдруг словно бы увяла.
— Откуда я это знаю?
— Хорошо, — в её глазах опять загорелись лукавые огоньки. — Город показался тебе похожим на большую старую квартиру… — на это я не нашёл, что ответить — На квартиру, в которой ты вырос, от которой теперь остались только воспоминания и твоя библиотека. Почему ты мне не веришь? — вопрос, притаившийся в самом конце, застал меня врасплох. А действительно, почему?
— Мишкин! Ты не уснул? — оказывается, я задумался.
— Наверное, потому, что не успел увидеть, о чём думаешь ты…
— Тогда, наверное, мне стоит сказать тебе об этом самой…
Сразу же я ощутил, что покраснел. Надеюсь только, что я достаточно обгорел на солнце за день, чтобы этого не было заметно!
— Даю подсказку: настал другой раз, — теперь уже не только глаза, но и вся она светилась лукавством. — Ну?
Я тупо смотрел на Славку, пытаясь сообразить… Ну, конечно! Видимо, в отличие от румянца, догадка на моём лице была куда более очевидна. Славка засмеялась.
— Ну? — лукавые огоньки погасли, осталась только улыбка.
— Так тебя подвезти?
— Обязательно — Славка снова засмеялась и сжала мою руку.
* * *
— Можно, я включу что-нибудь другое? — спросила Славка, указывая на выключенную магнитолу. Почти пустые улицы, светящиеся витрины и притаившиеся в тёмной листве фонари возвращали вновь и вновь впечатление, что мы едем по бесконечно огромной старой квартире… Но дома уже не были нарисованными акварелью, а поздние пешеходы не казались прозрачными и разноцветными.
— Включай! — с улыбкой разрешил я. Ночь неслась на нас, а мы проваливались сквозь неё. Сквозь тёплую городскую ночь лучше проваливаться с музыкой.
В шорохе помех послышались, один за другим, обрывки нескольких привычных мотивов, но потом помехи попрятались на других частотах, в салон машины хлынули скрипки, а на их волнах вплыло: «…Un jardin dont j’ai tant reve, оh qu’un jour je puisse y entrer…» Я перевёл взгляд с дороги на Славку.
— Это твой диск?
— Нет… — Славка откинулась на спинку сиденья, словно умываясь музыкой.
— Радио?
— Наверное, — Славка улыбнулась мне, — а есть ещё варианты?
— Песня знакомая… — я помотал головой. — Она играла в кафе, тогда, зимой, помнишь? Как она называется?
Славка нахмурилась, тоже пытаясь вспомнить.
— Мне кажется… Нет, не помню… Какая разница? Она же красивая…
Я подумал, что она не просто красивая — её мелодия подходитименно Славке. Только Славке, и никому другому… Почему подходит я не знал.
— Тебе нравится?
— Очень. А тебе?
Не успел я ответить, как снова послышались помехи, и музыка пропала. Правда, почти сразу возникла другая…
— Жалко, — сказала Славка с таким видом, будто её грубо разбудили.
— А эта тебе не нравится?
— Не знаю… — она замерла, прислушиваясь. — Она тоже красивая, но… странная.
— Это кото, — мы мчались уже по бывшему Владимирскому тракт у.
— Кото? — Славка вскинула брови и сразу стала похожа на школьницу — Что это?
— Что-то вроде японских гусель, только огромные — около двух метров длинной[2].
— Так это японская! Мне нравится Япония!
Славка сразу же начала прислушиваться.
— Эх, была бы сейчас осень…
— Почему? — её брови снова взлетели.
— Осенью в Москве бывают концерты японской музыки…
— Правда? Здорово!
Я снова взглянул на неё, и мне показалось, что даже в неосвещённом салоне я вижу, как заблестели её глаза.
Глава 3
Как выяснилось, мусора в доме накопилось изрядно. А мне-то казалось, что я всю последнюю неделю прожил только на чае… Нет, на чае, конечно… Но не только. Иначе — откуда бы взяться в ведре шкуркам от колбасы, засохшему куску булки и обёрткам от каких-то нарезок, не подлежащим уже никакой идентификации? Однако в упор не помню, как я всё это ел. И уж тем более — как и где покупал. Выходит, и вдохновение может привести к экологической катастрофе. Правда, в масштабах одной кухни.
Собственно, я бы про эту мелочь и не вспомнил, если бы не обладал привычкой править свои тексты в распечатанном виде. С одной стороны — отдых спине и глазам, с другой — на бумаге все ляпы как-то очевиднее. Скажем, на экране вот это слово кажется вполне уместным и правильным, а стоит только увидеть его же на бумаге — какая гадость! В итоге — четыре дня до сдачи и полное ведро исчёрканных листов. Впрочем, не таких уж исчёрканных…
Несколько крупных капель, брошенных порывом ветра, протарахтели по подоконнику. Это вот — «кратковременные осадки»! Вторую неделю — как из ведра! Я с ненавистью взглянул на мусорное ведро. Между прочим, с утра обещали прояснение. И с чего бы нашим предкам хорошую погоду называть «вёдро»? Надо будет выяснить…
Новый порыв ветра опять швырнул в окно мелкие брызги дождя, да так, что стекло задребезжало. Прогноз погоды, чтоб ему… Хотя, с другой стороны, всё верно: «погода» в старину и означало «ветер». Так что на улице как раз хорошая погода. Ну, очень хорошая такая, ядрёная…
К сожалению, необходимость уничтожать отходы интеллектуального труда все эти рассуждения не отменить не смогли. Подняв потяжелевшее ведро, которое, словно предчувствуя ледяной душ, всеми силами постаралось прирасти к полу, я поплёлся в прихожую.