И, пока мы задаемся этим вопросом, в голову приходит безотрадная мысль, что герой нашего рассказа не догадывается и никогда не узнает, что не успел он еще родиться, а Бог уже предопределил его любовь и всю эмоциональную сторону его жизни.
«Возьмите ее мне в жену», — просит, даже требует Самсон у родителей, и по резкому тону сказанных им слов можно представить его упрямое, воинственное лицо. Но нельзя понять, что на самом деле скрывается за этой воинственностью и что она таит даже от самого Самсона. Интересно отметить, что в других рассказах о подобных ситуациях, повторяющихся в Ветхом Завете не раз, сын, прося взять ему в жены любимую девушку, обращается только к отцу. Самсон же просит об этом не одного отца, но и мать. С этой минуты и далее они почти всякий раз будут упоминаться вместе — его отец и мать. Библейский рассказчик будет вновь и вновь подчеркивать, что мать Самсона важна не менее отца.
Вместе и единодушно они говорят ему в ответ («отец и мать его сказали ему») то же самое, что обычно в таких ситуациях говорят родители своим Самсонам: «…разве нет женщин между дочерями братьев твоих и во всем народе моем, что ты идешь взять жену у Филистимлян необрезанных?»
То есть — почему ты не женишься на ком-нибудь из своих?
Ведь Самсон выбрал себе в жены не просто женщину чужую, дочь другого народа, но народа филистимского — злейшего, заклятого врага Израиля. Филистимляне владеют железным оружием и, пользуясь этим преимуществом, постоянно учиняют набеги на племена Израилевы, пытаясь завоевать их и поработить, а также не дают им развить собственное производство железа: «…ибо Филистимляне опасались, чтобы Евреи не сделали меча или копья»;[20]и в последние сорок лет, как уже говорилось в начале рассказа, они властвовали над сынами Израиля и измывались над ними. Известно также, что колено Даново, племя Самсона, обитавшее в пограничном районе, никак не могло утвердить собственные владения и пребывало в вечных распрях с филистимлянами и другими народами, превосходящими его силой. Эти бесконечные распри изнуряли племя, уменьшали его численность и оттесняли от центрального Израиля с его культурным, политическим и социальным влиянием.[21](В этом контексте следует понимать и благословение, данное Иаковом перед смертью сыну своему Дану; в этом благословении — надежда и пожелание, не до конца реальные: «Дан будет судить народ свой, как одно из колен Израиля». И потом — возможно, с тяжким вздохом — Иаков добавляет: «На помощь Твою надеюсь, Господи!»[22])
Такова общественная и национальная атмосфера, в которой зарождается связь между Самсоном и филистимлянкой. Но не менее интересно и развитие отношений между родителями и их юным сыном. Начнем с того, что они в смятении, ибо знают (по крайней мере, мать знает), что предназначение Самсона — в спасении своего народа от филистимлян; а если это так, что же может быть у него общего с филистимлянкой? Когда они говорят ему: «…разве нет женщин между дочерями братьев твоих и во всем народе моем, что ты идешь взять жену у Филистимлян необрезанных?» — в их речах звучит укор, даже осуждение. «Ну почему ты не можешь быть как все?» — претензия, услышав которую можно лишь улыбнуться, потому что она из серии вечных «родительских претензий», какие многие из нас слышали от своих родителей (и поклялись, что уж своим-то детям такого говорить не станут…). Но рассказ о Самсоне — не комедия. Это история трагическая, и не в последнюю очередь — из-за явного отчуждения юноши от своих родителей. Иногда кажется, что он и они — из двух разных измерений бытия и никаким мостом связать их невозможно. Поэтому тривиальный родительский вопрос наполнен безысходной болью.
Нетрудно представить, что к этому моменту родители Самсона уже догадываются: с каждым шагом их сына по этой земле отличие его от других людей будет становиться все явственнее и скоро все вокруг поймут, какую необыкновенную силу он несет в себе. Но отчуждение, вызванное его предназначением, всегда будет мешать ему почувствовать себя полностью своим в семье и среди родного народа.
И хотя родители хорошо знают, что по своей необыкновенной природе Самсон не может быть «как прочие люди», этот вопрос все же рвется стоном из их сердец: ведь им как родителям трудно без колебаний смириться с великим Божьим промыслом, отнявшим у них сына и вылепившим его таким, каков он есть.
Наверное, когда родители пытались воспрепятствовать его выбору, Самсон смотрел отцу прямо в глаза, желая подтвердить взглядом, насколько избранница ему «понравилась». А перед ним стоял Маной, нерешительный и напуганный. Со дня зачатия сына его одолевали сомнения по поводу этого птенца чужой птицы, непрошеной и опасной. Для Маноя нет человека более чуждого, чем Самсон — энергичный, кипучий, напористый, храбрый. Судя по библейскому тексту, Самсон не обращает внимания на вопросы отца и матери. Он и впрямь непреклонен в своем решении, хотя нельзя исключить, что боль и беспокойство родителей («…разве нет женщин между дочерями братьев твоих и во всем народе моем, что ты идешь взять жену у Филистимлян необрезанных?») на какой-то миг пробуждают в нем сомнение.
Но он снова повторяет Маною: «…ее возьми мне, потому что она мне понравилась». На сей раз Самсон обращается только к отцу — видимо, полагая, что он слабее и победить его легче. Наверное, при этом ему пришлось отвести взгляд от пристальных глаз матери.
Взгляды сына и отца скрещиваются, как шпаги. Этот миг — решающий в жизни Самсона. Ему еще предстоят тяжкие сражения, но сейчас впервые ему пришлось возразить отцу и матери. И до этого момента было ясно, что Самсон отличается от других, поскольку для соплеменников да и для всей округи не были тайной странные обстоятельства его зачатия и высокое назначение, которое ему предопределено. Кроме того, длинные волосы, не знавшие ножниц и бритвы, отметили его в глазах людей как персону особую. Но в это мгновение может показаться, что Самсон душою ближе к врагам, от которых он, как известно, призван спасти свой народ.
Итак, они вышли в путь — Самсон, его отец и мать. И мы тайком последуем за ними по дороге, ведущей из Цоры в Фимнафу; будем пробираться по тропам среди сухих колючек и по полям, опустевшим после летней жатвы.
Самсон движется быстро, размашистым шагом, ноги у него длинные, сила, влекущая в Фимнафу, стремительна. Обычным смертным за ним не угнаться. Мы же, как и родители, вынуждены время от времени останавливаться, чтобы перевести дух. Можно отдохнуть на юго-западной вершине возвышенной гряды в окрестностях Цоры, над долиной Нахаль-Сорек.
В те времена район этот был покрыт густым лесом — «сикоморами, растущими на низких местах».[23]Они росли здесь в изобилии, а сегодня деревья редкие, холмы голые. На место сикомор пришли сосны, посаженные организацией «Керен ха-Каемет»,[24]— сегодня в жарком дыхании хамсина[25]они выглядят почти серыми. Внизу, в долине — город Бейт-Шемеш с его шоссе, домами и заводами, сверкающими гладкими зеркалами водохранилищ; вдалеке вспыхнуло оранжево-красное пятно — то ли дерево загорелось из-за хамсина, то ли просто жгут мусор… а спина Самсона уже скрылась за седловиной гряды на дороге к долине, ведущей в Фимнафу.
