Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 22
— Из всех форм гениальности у праведности явно самый долгий переходный возраст.
Но не таковы были эти события, чтобы заставить Хризию забыть неизбывные переживания дня.
«Тщета. Пустота. Непостоянство», — повторял ее внутренний голос.
Как раз в тот самый момент, когда Хризия была уже готова подвести общий итог дню, признав, что ей нечего дать жизни, нет ей места на этой земле, взгляд ее упал на Памфилия. Человек застенчивый, он всегда усаживался в самом дальнем углу комнаты. Другие признавали его превосходство, но когда однажды вознамерились выбрать Царем застолья, он, не повышая голоса, но с полной решительностью заявил, что отказывается, и голоса были отданы другому. Хризия часто, как и сейчас, останавливала взгляд на подавшейся вперед фигуре молодого человека, который сосредоточенно ловил каждое ее слово.
«Каков юноша!» — внезапно сказала она себе, и на мгновение сердце успокоилось.
Она собиралась прочитать сегодня «Облака» Аристофана, но передумала. Хризия ощутила потребность насытить сердце и эти впившиеся в нее внимательные глаза чем-то возвышенным и глубоко прочувствованным. Возможно, то, что она называет «возвышенным», на самом деле представляет собой в этом мире лишь красивую оболочку фальши, обман сердца. Но нынче вечером она сделает еще одну попытку, посмотрит, не получится ли после такого пропащего дня зажечь хоть искорку уверенности в себе.
— Так что же все-таки почитать? — спрашивала она, пока отодвигали столы. — Гомера? Например, эпизод, в котором Приам просит Ахилла отдать тело Гектора? Нет… Нет… И «Эдип в Колоне» тоже до них не дойдет. Тогда, может, «Алцеста»? «Алцеста»?
Один гость, из тех, что позастенчивее, видя, что Хризия никак не может на чем-то остановиться, робко предложил почитать «Федра» Платона.
— В эту книгу я уже несколько лет как не заглядывала, друг мой, — возразила Хризия. — Придется импровизировать целыми строфами.
— А не могла бы ты… не могла бы прочитать начало и конец?
— Ладно, попробую, специально для тебя. — Хризия медленно поднялась и расправила подол платья.
Слуги удалились, наступила тишина. Именно такие моменты (если застолье получалось удачным) Хризия больше всего и любила — это молчание, эту напряженность, этот восторг с легким налетом юмора.
«Что делает их в течение каких-то пятнадцати лет, — спрашивала и переспрашивала она себя, — такими испорченными… такими надутыми, или завистливыми, или натужно веселыми?»
Сначала все шло хорошо. Молодые люди с восторгом внимали рассказу о том, как некогда их сверстники собирались на афинских улицах и палестре послушать Сократа. А слушая, не могли не признать, что ничто в мире не ценится так высоко, как красиво выстроенная речь. Далее следовало описание прогулки Сократа и Федра по сельской местности.
«Какое, право, чудесное место для отдыха. Этот платан не просто высок, он могуч и пышен листвою. А этот кактус в самом цвету, и тень от него, и аромат дарят нам здесь особую приятность. А эти изваяния и эти жертвоприношения убеждают, что место это — святилище нимф и кого-нибудь из речных богов… Право, Федр, ты прекрасный проводник».
Тут Хризия перешла к финалу: «Однако пора возвращаться, жара прошла.
Сократ. А не следовало бы, перед тем как идти, вознести молитву богам этого места?
Федр. Ты прав, Сократ.
Сократ. О, возлюбленный Пан и вы, иные боги, что освящают это место, даруйте мне красоту внутреннего мира, и пусть все, чем я обладаю вовне, придет в согласие с тем, что находится внутри. Да научусь я считать богатыми только тех, кто мудр. И да удовлетворюсь я таким количеством денег, что не превосходит потребностей творить добро. Как ты считаешь, Федр, следует ли нам добавить к сказанному что-нибудь еще? По мне так этой молитвы достаточно.
Федр. И пусть та же молитва и мне сослужит свою службу, ибо такими вещами друзья делятся».
До этого места все шло хорошо. Но тут Хризия, безмятежная, счастливая покойница, увидев слезы на глазах Памфилия, остановилась и, глядя в эти глаза, разрыдалась — так рыдает тот, кто, предавшись соблазнам безрассудства и своеволия, возвращается в любимые края и к старым привязанностям. Правда, безусловная правда, трагическая правда заключается в том, что мир любви, достоинства и мудрости — это и есть истинный мир. И тем сокрушительнее выглядит ее поражение. Но она не одинока: подобно ей, он, Памфилий, тоже был свидетелем продолжительной и проигранной войны, и она любила его так, словно любит впервые, и так, словно полюбить уже больше не дано. Это непреложно, это заповедано навсегда.
Хризия быстро взяла себя в руки и успокоительно обратилась к гостям, в тревоге склонившимся к ней:
— Садитесь, друзья мои. Со мной все в порядке. — Она улыбнулась. — А сейчас я почитаю вам «Облака» Аристофана.
Но прошло еще некоторое время, перед тем как в зале зазвучал смех как заслуженная дань божественному таланту автора «Облаков».
* * *
Бринос поднялся с рассветом, и уже через несколько часов утренние труды были окончены. Через несколько дней после описанных событий Памфилий, сделав на складе то, что велел отец, и не чувствуя настроения заниматься спортивными упражнениями, отправился на прогулку. Стояла ранняя весна. Сильный ветер гнал по небу облака, море покрылось белыми барашками. Порывы ветра трепали одежду и волосы Памфилия. Даже чаек порою внезапно срывало с места, и, распластав крылья, нахохленные, они с сердитыми криками взмывали в фиолетово-голубое небо. Памфилий был человеком серьезным и основательным, и никакое опьянение ветром и солнцем не могло прогнать тревогу, с какой мысли его сейчас обратились к Хризии и Филумене, а также к четырем членам его семьи. Он бродил посреди скал и ящериц и диких карликовых маслин, когда внимание его неожиданно оказалось привлечено к тому, что происходило на склоне холма, слева от него. Несколько городских мальчишек преследовали юную девушку. Та отступала вверх, пробираясь заброшенным садом и пренебрежительно отругиваясь от обидчиков. У тех злоба превратилась в ярость. Они разразились потоком брани и принялись швырять в девушку камнями, правда, мимо. Памфилий подошел к ним и жестом велел убираться. Девушка с пылающим лицом, прислонившись к дереву, недоверчиво следила за его приближением. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Наконец Памфилий проговорил:
— Ну и что все это значит?
— Это просто деревенские олухи, вот и все. Никого, кроме земляков со своего несчастного Бриноса, они в жизни не видели. — И от злости и обиды девушка безудержно и горько разрыдалась.
Памфилий дал ей выплакаться, а потом поинтересовался, куда она шла.
— Никуда. Просто вышла прогуляться, а они преследовали меня от самого города. У меня нет никакого дела. Мне некуда идти… Я ничего им не сделала. Просто вышла погулять, а они стали обзываться. Все никак не хотели отстать. Я тоже начала обзывать их по-всякому. Тогда они принялись швырять в меня чем попало.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 22
