В 1917 году британская армия под командованием генерала сэра Эдмунда Алленби дважды атаковала турок у Газы, но путь на Иерусалим преграждали многочисленные вражеские силы. Алленби решил, что следующее наступление произойдет у Беэр-Шевы на востоке, рассчитывая вместе с тем внушить туркам, что он опять намерен атаковать Газу, которая была наиболее логичной мишенью. Офицером разведки в армии Алленби, которому предстояло осуществить этот обман, был майор Ричард Майнертцхаген.
Майнертцхаген знал, что ключ к успеху военного обмана — способность не просто скрыть свои истинные намерения, но и убедить противника в чем-то прямо противоположном. Он положил в вещмешок фальшивые документы, личные письма, дневник и 20 фунтов наличными, а затем испачкал его лошадиной кровью. После чего выехал верхом на ничейную полосу, дождался, когда по нему стал стрелять турецкий конный патруль, обмяк в седле, изображая раненого, уронил вещмешок, бинокль, винтовку и поскакал к британским позициям. Одно из писем (написанное сестрой Майнертцхагена Мэри) было представлено как письмо владельцу вещмешка от его жены, где она сообщала о рождении сына. Это была чистейшей воды сентиментальщина Эдвардианской эпохи: «До свидания, мой милый! Сиделка говорит, что я не должна утомлять себя длинными письмами… Малыш шлет папочке поцелуй!»
Затем Майнертцхаген изобразил лихорадочные поиски потерянного вещмешка. Сандвич, завернутый в бумагу с текстом дневного приказа, где упоминались пропавшие документы, был оставлен недалеко от вражеских позиций, как если бы его обронил рассеянный патрульный. В приказе Майнертцхагену предписывалось предстать перед несуществующей комиссией по расследованию и объяснить пропажу вещмешка.
Турки, попавшись на удочку, сконцентрировали войска у Газы, отведя две дивизии от Беэр-Шевы. 31 октября 1917 года британцы перешли в наступление и отбросили слабые турецкие части под Беэр-Шевой. В декабре они взяли Иерусалим. Майнертцхаген гордо заявлял, что его уловка с вещмешком была «простой, надежной и недорогой». Не исключено, однако, что победа объясняется другой хитрой уловкой Майнертцхагена: он разбросал позади турецких позиций сотни сигарет с опиумом. Некоторые историки утверждали, что вещмешок не имел такого важного значения, какое приписывал ему Майнертцхаген. Возможно, турки были одурачены, возможно — просто одурманены.
В модернизированном виде уловка применялась и во Второй мировой войне — на сравнительно ранних ее стадиях. Перед битвой при Алам-эль-Хальфе в 1942 году во взорванном разведывательном автомобиле был оставлен труп, стискивающий карту с «проходимым» маршрутом через пустыню. Расчет был на то, что танкисты Роммеля, обнаружив карту, двинутся в зону с рыхлым песком и увязнут в нем. В другой вариации на эту тему фальшивый план обороны Кипра был оставлен у женщины в Каире, о которой было известно, что она связана с разведкой Оси. А самый свежий (на тот момент) вариант принадлежал, по приятному совпадению, Питеру Флемингу, старшему брату Яна Флеминга, офицеру разведки под началом у генерала Арчибальда Уэйвелла, в то время — Верховного главнокомандующего союзными силами на Дальнем Востоке. Питер, обладавший, как и его брат, богатым воображением и уже ставший успешным писателем, придумал свою собственную «уловку с вещмешком» под кодовым названием «Ошибка» (Error). Ее целью было убедить японцев, что сам Уэйвелл был ранен при отступлении из Бирмы и что он оставил ряд важных документов в брошенной машине. В апреле 1942 года фальшивые документы, фотография дочери Уэйвелла, личные письма, беллетристические книги и другие вещи были положены в зеленый «форд-седан», и машину столкнули со склона у моста через реку Иравади прямо перед наступающими японскими частями. Операция «Ошибка», возможно, была неплохим развлечением, но «мы не получили никаких свидетельств о том, что японцы обратили на машину внимание, и тем более о том, что содержимое ее салона подтолкнуло их к каким-либо выводам».
В этом состояла главная проблема «уловки с вещмешком»: за три десятилетия она глубоко укоренилась в «фольклоре» секретных служб и стала предметом многих послеобеденных разговоров, но свидетельств в пользу того, что она хоть раз по-настоящему сработала, было крайне мало.
3
Комната № 13
Джон Мастерман, председатель комитета «Двадцать», писал в свободное время детективные романы. В них действовали оксфордский профессор, во многом похожий на него самого, и сыщик, напоминавший Шерлока Холмса. Операция, обрисованная в общих чертах Чарльзом Чамли, весьма импонировала Мастерману с его писательским складом ума: предстояло тщательно, сцена за сценой, сконструировать некую тайну и предложить немцам ее распутать. Несмотря на некоторые сомнения в осуществимости плана «Троянский конь», комитет «Двадцать» поручил Чамли изучить возможности его реализации на одном из театров Второй мировой войны.
Разведчики, как и генералы, склонны представлять себе грядущую битву новой версией предыдущей. Разведка Оси проморгала подлинные документы, которые имелись у погибшего лейтенанта Тернера, и таким образом упустила возможность предвосхитить операцию «Факел»; маловероятно, что она вновь сделает такую же ошибку: «Немцы, имея повод сожалеть о легкости, с какой мы застали их врасплох высадкой в Северной Африке, на сей раз не оставят без внимания стратегические документы союзников, если и когда они попадут им в руки».
Поскольку в плане Чамли фигурировал труп, плавающий в море, операция проходила главным образом по военно-морскому ведомству, и поэтому лейтенант-коммандер Юэн Монтегю, представитель военно-морской разведки в комитете «Двадцать», получил задание помочь Чамли развить его идею. Монтегю, как и Чамли, читал «форельный меморандум». Он «решительно поддержал» план и вызвался «изучить вопрос о получении необходимого трупа, заняться медицинскими проблемами и формулированием плана».
Юэн Монтегю, офицер военно-морской разведки, юрист и рыбак — главный вдохновитель операции «Фарш».
Выбор Юэна Монтегю в качестве партнера Чамли по планированию операции был во многом случайным, но счастливым. Барристер и трудоголик, Монтегю обладал талантом организатора и способностью вникать в детали, что прекрасно дополняло «плодоносный ум» Чамли. Если Чамли был неуклюж и очарователен, то Монтегю — ловок, сардоничен, рафинирован, романтичен и отличался чрезвычайно ясным мышлением.
Сорокадвухлетний Юэн Эдвин Сэмюэл Монтегю был вторым из троих сыновей барона Суэйдлинга, отпрыска ослепительно богатой династии еврейских банкиров. Первая половина жизни Юэна была почти непрерывным потоком удовольствий, материальных и интеллектуальных. «Это время вспоминается мне как сплошное счастье, — писал он, оглядываясь на свою молодость. — Удача сопутствовала нам во всем».
Дед Юэна, заложивший основы семейного состояния, изменил фамилию с Сэмюэл на более аристократическую Монтегю, на что поэт Хилэр Беллок откликнулся ядовитым стишком:
Суэйдлинг-Монтегю барон —
Так теперь назвался он.
